Молдаванские суеверия прекрасны и беспощадны в своей первобытной логике. В нашем детстве их был миллион. Запрещенные слова – это не «поц» и не «говно». Ни один здравомыслящий человек в жизни не произносил соседям слово «куда?». Можно было получить в карму палкой для белья. Потому что «закудыкиваешь дорогу». Дворовой этикет предполагал изящное «и где Вы идете на ночь глядя?»
С хрестоматийным пустым ведром все было сложнее. Туалет во дворе. Туда даже днем заходить было стремно, поэтому ночью логистика брала верх над эстетикой, и вся семья дружно ходила на горшок. Каждое утро с 5 до 8 со всей галереи, застенчиво покачивая ведрами, спускались жильцы к дворовой выгребной яме. Поход туда – был явно на удачу, а вот обратно… Тетя Валя в сердцах ругала нашего деда:
– Шо, не мог оставить немного, мишигинер?! Мне сегодня в собес, а тут он выперся в 6 утра с пустым ведром…
Дед вообще пару раз громко облажался. В нежных предрассветных сумерках, матерясь и громыхая, съехал по лестнице, разливая продукты жизнедеятельности. Первый раз он божился, что лестница была во льду, второй раз ему не поверили, то ли потому, что он закончил пить в три ночи, то ли из-за того, что стоял июль. Но от уборки дед гениально отмазался железным аргументом, что это к деньгам всему второму этажу.
Больше всего было запретов. Нельзя ходить в одном тапке, садиться попой на стол ( как будто можно другим местом) и класть на него ключи и головные уборы – первое и последнее к покойнику. Центральные просто нельзя. Ключи на пальце крутят только проститутки и сутенеры, а если вертеть на руке шапку – разболится голова. А вот попой крутить можно, но чтобы это было красиво, надо сосредоточиться и мысленно двигать задницу по траектории знака бесконечность. Так делала Монро. Судя по нашим дамам, дома они упорно тренировались.
– Шо ты мине метешь на вечер?! – орала баба Муся на свою дремучую невестку-комсомолку, которая после работы решила подмести в квартире. Выносить мусор и подметать после заката, а также мести от порога к комнате означало несчастье, которое гарантированно приходило в виде старшего поколения с затейливыми проклятиями.
Вообще проклятия, защита от них и заговОры – отдельная глава дворового фольклора. Вместе с гаданиями по сумке-плащевке, что вынес сегодня из гостиницы «Красная» швейцар дядя Ваня, и что упер со «Стройгидравлики» дед Пава. Цыганкам надо было отвечать «С твоего рта – тебе за пазуху», но мама обычно ограничивалась более традиционным посылом.
Но вернемся к суевериям. Разумеется, нельзя было восторгаться младенцами, чтоб не сглазить. Поэтому бабушки умилялись: «Тьфу, на тебя! поганый мальчик! Плохой, страшненький, да? Ой, мама, нарядила, а девочка тощая! мама не кормит! А какая некрасивая! Фу на тебя, тетя Дуся не глазливая!». И тем более табу – заглядывать в коляску, если у тебя менструация, – а то ребенок покроется коростой. Запомните: молдаванские суеверия всегда сбываются. Например, когда сестра после утренника сожрала пакет с конфетами и ее обсыпало, баба Таня сказала, что во всем виновата Люська-диссидентка – это она с месячными сунула нос в колыбельку пять лет назад.
Было детское-политическое. Если трогал лишайную кошку, дохлого хомяка или брался за перила сразу после Мити Бомжа, нужно было громко произнести защитное заклинание: «Тридцать она зараза лети от меня сразу, через море-океан – прямо Рейгану в карман!». Так что «любовь» к действующим американским президентам воспитывалась в советских гражданах с юных лет.
И просто детское. Мистическое. На твоих первых сознательных похоронах надо было приложиться головой к левой ноге покойника, тогда … никогда не будешь бояться мертвых. Это было почти шаманской инициацией, потому что бабу Клаву с кнопкой в горле, когда она свистела и шипела из нее матом на детей, зацепивших грязной головой ее мокрые простыни, панически боялись живой, а уж мертвой в пластмассовых розах на табуретках посреди двора еще больше. Ничто не предвещало беды, мы, отойдя подальше от усопшей, любовались богатым малиновым плюшем в крышке гроба и шепотом обсуждали, какие шикарные кукольные платья из него можно было бы намотать, но тут бесшумно подошла моя прабабка, в прошлом обладательница значка «Ворошиловский стрелок», и не переставая скорбеть, точным движением придавила меня головой к ароматной резиновой подошве новых тапочек бабы Клавы. Я понюхала тапок и рассмотрела 37-й размер и знак качества. Остальные успели удрать по домам. Тесный контакт с мертвой бабой Клавой сразу поднял мой рейтинг, а дезертирам пришлось бояться покойников до следующих похорон.
– Ой, упала расческа – подними и поцелуй! – вопила папина мама.
– ПОЧЕМУ? – спрашивали мы, потому что целовать полагалось только упавший хлеб, об этом нам торжественно рассказала Раиса Федоровна на классном часе. Она долго вещала про святой труд хлебороба и путь от чернозема до булочной. Наивная Томочка подняла руку и уточнила: если стирка белья и металлургия примерно равны хлебу по трудовым и временным затратам, надо ли целовать упавшую кофту и ложки? Она получила двойку за кощунство и дальше помалкивала. Но хлеб мы на всякий случай чмокали, даже если никто не видел. Про расческу в школе ничего не говорили, но бабушка продолжала голосить «немедленно!». Потому что…. ( барабанная дробь) – «всрэшся помиж людьмы». Связь расчески со спонтанной дефекацией по сей день остается самой волнующей этнографической загадкой моего детства.
Юлия Верба
Свежие комментарии