Выдержки из интервью из лауреатом главной в России премии в области научно-популярной литературы «Просветитель», ведущим научным сотрудником Палеонтологического института РАН доктором биологических наук Александром Марковым. Недавно он выпустил вторую книгу из серии «Эволюция человека» «Обезьяны, нейроны и душа».
— Александр Владимирович, вы много лет занимаетесь исследованием эволюционных процессов. Что же такое, в вашем понимании, эволюция?
— Это базовое, неотъемлемое свойство жизни, которая изначально устроена таким образом, что не может не эволюционировать. Жизнь основана на копировании, дупликации молекул ДНК, при этом неизбежно возникают ошибки, поскольку никакая система копирования не может быть абсолютно точной. Ошибки способны влиять на эффективность размножения молекул и тех более сложных молекулярных структур, которые образуются вокруг них, как бы под их руководством. Изменения наследственности возникают самопроизвольно и неизбежно, они положительно или отрицательно влияют на эффективность размножения молекул ДНК и организмов, в которых находятся. Соответственно, изменения, повышающие эффективность размножения, распространяются, их копий становится все больше. Ну а противоположных — меньше. Это и есть основа эволюции и естественного отбора. Другое дело — в какие рамки эта эволюция заключена, какими возможностями обладает. Ведь последние небеспредельны.
— Сравнима ли эволюция с некой программой? Можно ли ее, например, просчитать, спрогнозировать на будущее?
— Мы совершенно не знаем, как будут меняться человеческая культура, образ жизни, какие открытия совершит наука. Не можем предсказать этого даже на 100 лет вперед. Все зависит исключительно от направленности отбора, от того, кто оставляет после себя больше детей, а кто меньше. Например, на сегодня в общих чертах известны анатомия и физиология человека. Если бы мы знали, какие факторы отбора будут действовать на людей в будущем, могли бы дать обоснованный прогноз о ходе эволюции. Но мы совершенно не знаем этих факторов, не представляем, от каких наследственных особенностей каждого конкретного человека зависит число оставляемых им потомков. Представим, что станет широко распространенной практика искусственного оплодотворения с использованием банков спермы, и тогда самые успешные доноры будут оставлять больше всего потомков. Пойдет самый настоящий отбор мужчин, способных стать качественными донорами. А те, кто этот отбор пройдет, будут всячески стремиться к тому, чтобы их сперму использовало как можно больше женщин. Какие таланты будут нужны для этого — непонятно. Может быть, эти люди будут выступать по телевизору и демонстрировать, какие у них прекрасные гены. Тогда пойдет отбор на самых телегеничных и артистичных. А если через какое-то время возникнет мода на голубоглазых доноров спермы, тогда они будут оставлять больше детей, и интенсивный отбор пойдет на голубоглазость.
— Что, кроме анатомических и физиологических признаков, у нас передается генетически и, соответственно, может эволюционировать?
— И генами, и средой (воспитание, культурное воздействие в семье и так далее) определяются практически все поведенческие и психологические признаки, включая способности, темперамент, вкусы, предпочтения. Для каждого признака при помощи специальных методов можно определить количественный вклад генов и среды. Например, общительность определяется генами на 50 процентов. А вот склонность к щедрости, доброте, благородным поступкам генами определяется всего на 15—20 процентов. От генов зависит, насколько успешно человек может обучиться тому или иному виду работы. От генов максимально зависят особенности характера. Сегодня у психологов популярна модель личности, которая называется «Большая пятерка». В ней перечислено пять комплексных параметров: экстраверсия, невротизм, доброжелательность, добросовестность и открытость опыту. Эти базовые личностные характеристики выявляются при помощи анкетирования и зависят от генов в среднем процентов на 50, а то и на все 60. Но чем дальше мы уходим от базовых черт характера в более далекие от генотипа вещи, тем меньше наследуемость. Различные промежуточные характеристики, например способность запоминать стихи, художественные предпочтения, политические взгляды, от генов зависят всего на 10—30 процентов.
А вот такие признаки, как количество друзей или базовые характеристики брачного партнера — рост, вес, цвет волос, уровень образования, никакой зависимости от наследственности не имеют. Хотя есть абстрактные предпочтения. Когда у людей спрашивают: «Какие качества вы считаете самыми важными при выборе партнера для долговременных отношений, любви или брака?» — они отдают предпочтение доброте, физической привлекательности, образованию. Способность ранжировать эти признаки зависит от генов процентов на 10—20. Но реализованные предпочтения, то есть то, какого партнера нашел себе человек, от генов не зависят. Не все зависит от наших желаний, нужно, чтобы они совпали с возможностями. Так далеко власть генов уже не простирается.
— Такие качества человека, как совесть, честность, доброта, подвержены эволюции?
— Конечно. Должны быть врожденные, генетически обусловленные предрасположенности к тому, чтобы в ходе своего развития человек становился добрее, совестливее, честнее. Человек же — существо социальное, как, кстати, и все человекообразные обезьяны. Поэтому самое сильное влияние на приспособленность, то есть на эффективность размножения, мы оказываем умением правильным образом вести себя в обществе, взаимодействовать с соплеменниками. Выживание индивидуума всегда зависело от успешности группы, и потому совсем уж бессовестные варианты поведения отбраковывались. Если, скажем, в группе слишком много эгоистов, то она имеет низкие шансы в конкуренции с другими группами. При определенных условиях, если конкуренция между группами достаточно остра, гены грубого эгоизма будут удаляться из популяции. Но это слишком примитивная модель группового отбора. На самом деле если внутри группы выгодно быть эгоистом, то эгоисты будут размножаться, несмотря на то что группа от этого страдает и в конце концов погибнет. Гены эгоистов не знают об этом. Они знай себе размножаются.
— Подобные гены на самом деле существуют?
— Естественно. У нас в мозгах есть специализированные нейронные системы, отвечающие за общение с соплеменниками. Очень много генов влияют на работу этих систем, но есть ключевые, изменения которых заметно сказываются на нашей склонности к формированию нормальных отношений с соплеменниками. Например, на доброте. Мутации в этих генах могут реально влиять на способность к формированию нормальной семьи, к сочувствию, готовность делиться чем-то с сородичами. Возможна, например, такая ситуация: есть два варианта какого-то гена. Носители одного варианта — жадные, а носители второго, наоборот, охотно делятся тем, что у них есть. Кто из них возьмет верх, зависит уже от самой группы.
— На индивидуальном уровне негодяи и подонки живут часто лучше других.
— Да, если общество большое, если это мощная Римская империя, которой особо не грозят враги, то в ней будут распространяться эгоисты. Они будут паразитировать на альтруистах. Альтруисты тратят ресурсы на помощь другим, а эгоисты берут все, что им дают, а свои ресурсы расходуют только на собственное размножение. Постепенно в империи начинается падение нравов, ее боеспособность снижается до такой степени, что приходят варвары, одержимые идеями мужества, воинского долга, и сокрушают эту империю, разрывают ее на куски.
В общем, в больших группах в условиях пониженной межгрупповой конкуренции должны торжествовать эгоисты. Хотя общество способно за счет культурной эволюции выработать некие законы, нормы морали, религии, которые будут все контролировать. Если же группки маленькие, активно враждующие друг с другом, то, заведись в одной из них эгоист, воинственные соседи эту группу сразу сожрут вместе с эгоистом. Он даже не успеет реализовать свои преимущества. В такой ситуации скорее будут распространяться гены альтруизма, взаимопомощи.
— Подобное происходит только у людей?
— Нет, это все может происходить на инстинктивном уровне. Сколько угодно примеров подобного кооперативного поведения даже у одноклеточных.
— Считается, что человек отличается от всех прочих видов животных сознанием, разумом. С позиций биологии эта точка зрения оправданна?
— Нельзя сказать, что человек ничем не отличается от других животных. Безусловно, отличия есть, и их много. Например, у нас самая сложная и совершенная система коммуникации — речь, которая открыла необычайные возможности для культурной эволюции, накопления огромного количества знаний, передающихся негенетическим путем из поколения в поколение. Это наша уникальная особенность. У других животных обучение и передача навыков из поколения в поколение тоже встречается, но в гораздо меньшем, несравнимом объеме.
Мы решаем многие задачи значительно лучше почти всех остальных млекопитающих. Прежде всего это социальные задачи, связанные с пониманием желания, мотивов поступков другой особи. Мы большие специалисты в области социального интеллекта. Это наша главная адаптация. Но по решению каких-то задач некоторые животные могут нас обставить. Говорят, что крысы лучше находят выход из запутанного лабиринта, чем человек. Животные, которые делают тайники, запасая пищу, гораздо лучше ориентируются на местности. И вообще исследователи поведения в последние годы просто превзошли себя в области открытия у животных самых разных особенностей психики и поведения, которые традиционно считались чисто человеческими. Чего только не нашли — даже логические способности. Оказалось, что обезьяны точно так же, как и человек, способны понимать мотивы, побуждения, мысли другого существа. Или взять эмпатию — способность к сочувствию. Сейчас уже доказано, что она есть у крыс, мышей, кур. Были проведены серьезные исследования, показывающие, что эти животные могут сопереживать. Крысы выручают своих товарищей, попавших в беду, но только знакомых, с которыми пару недель жили вместе.
— Вы полагаете, человек может управлять собственной эволюцией, менять себя как вид?
— Нет, пока мы себя целенаправленно менять не можем. Все упирается в очень серьезные, труднопреодолимые морально-нравственные проблемы. Сама по себе идея хороша: улучшить природу человека, чтобы мы стали добрее, честнее, здоровее, красивее. Но как сделать это на практике? Если устраивать искусственный отбор в человеческой популяции, то надо будет насильственно отстранять от размножения людей, не имеющих благоприятных признаков, а это жуткое насилие над человеком, наступление на его права. Нужно будет выдавать лицензии на размножение людям, прошедшим генетический тест. Это же кошмар!
— Но ведь есть генная инженерия.
— Сегодня ни одна религиозная организация не допустит вмешательства в геном человека. Но есть и другие возможности. Например, при экстракорпоральном оплодотворении можно отбирать из множества получившихся зародышей тех, которые близки к идеалу, менее отягощены вредными мутациями. Это уже пытаются делать. Если ЭКО войдет в широкий обиход, появится возможность осуществлять некоторый отбор без особых нарушений этических норм. Все равно оплодотворенных яйцеклеток нужно делать больше, чем потом имплантируется в матку, соответственно, появляется возможность безболезненного отбора. Но могут последовать возражения, что оплодотворенная зигота — это уже человек, и он должен иметь все права. Даже есть объединение людей, которые поставили себе целью спасение отбракованных эмбрионов. Они имплантируют их себе, чтобы спасти эти клетки, не губить человеческую жизнь. Сложно вести какой-то отбор при такой общественной дремучести. Но нам все равно придется этим заняться, потому что накопление вредных мутаций продолжается, и здоровых детей естественным путем скоро будет рождаться настолько мало, что для сохранения воспроизводства жизнеспособных людей уже нельзя будет рассчитывать только на природу, а придется полагаться на науку.
Свежие комментарии