На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Свежие комментарии

  • Борис Сторублевцев
    были детьми иногда падали о какой предмет кололись  ,лист подорожника  или мочились на рану и лист подорожника!!!!Первая помощь при...
  • С 21
    Статья довольно точная. Можно было бы даже еще добавить примеров, ну да ладно, основное уже написано в этой статье.Бытовые механизмы...
  • Ирина Черных
    Отдавать надо с удовольствием, а получать с благодарностью, тогда все будут довольны.Бытовые механизмы...

Русская культура в анекдотах Сергея Довлатова

Книга Марианны Волковой и Сергея Довлатова «Не только Бродский» представляет собой своеобразный жанр, где изобразительное начало органично сплавлено с литературным: замечательные фотографии известных деятелей современной отечественной культуры (метрополии и русского зарубежья), сделанные М. Волковой, даны в сопровождении специально написанных к ним текстов С. Довлатова. Среди героев книги — В. Аксенов, А. Битов, А. Вознесенский, Н. Коржавин, М. Ростропович и другие. Текст и фото приводятся по изданию: Волкова М., Довлатов С. Не только Бродский. Русская культура в портретах и анекдотах. - М.: РИК «Культура», 1992. 

3043090

Владимир ВЫСОЦКИЙ

Высоцкий рассказывал:
«Не спалось мне как-то перед запоем. Вышел на улицу. Стою у фонаря. Направляется ко мне паренек. Смотрит, как на икону: «Дайте, пожалуйста, автограф». А я злой, как черт. Иди ты, говорю...
...Недавно был я в Монреале. Жил в отеле «Хилтон». И опять-таки мне не спалось. Выхожу на балкон покурить. Вижу, стоит поодаль мой любимый киноактер Чарльз Бронсон. Я к нему. Говорю по-французски: «Вы мой любимый артист...» И так далее... А он мне в ответ: «Гоу!..» И я сразу вспомнил того парнишку...»
Заканчивая эту историю, Высоцкий говорил:
— Все-таки Бог есть!



Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ

Одна знакомая поехала на дачу к Вознесенским. Было это в середине зимы. Жена Вознесенского, Зоя, встретила ее очень радушно. Хозяин не появлялся.
— Где же Андрей?
— Сидит в чулане. В дубленке на голое тело.
— С чего это вдруг?
— Из чулана вид хороший на дорогу. А к нам должны приехать западные журналисты. Андрюша и решил: как появится машина — дубленку в сторону! Выбежит на задний двор и будет обсыпаться снегом. Журналисты увидят — русский медведь купается в снегу. Колоритно и впечатляюще! Андрюша их заметит, смутится. Затем, прикрывая срам, убежит. А статьи в западных газетах будут начинаться так:
«Гениального русского поэта мы застали купающимся в снегу...»
Может, они даже сфотографируют его. Представляешь — бежит Андрюша с голым задом, а кругом российские снега.



Михаил ШЕМЯКИН

Шемякина я знал еще по Ленинграду. Через десять лет мы повстречались в Америке. Шемякин говорит:
— Какой же вы огромный! Я ответил:
— Охотно меняю свой рост на ваши заработки...
Прошло несколько дней. Шемякин оказался в дружеской компании. Рассказал о нашей встрече:
«...Я говорю — какой же вы огромный! А Довлатов говорит — охотно меняю свой рост на ваш... (Шемякин помедлил)... талант!»
В общем, мало того, что Шемякин — замечательный
художник. Он еще и талантливый редактор...



Виктор ШКЛОВСКИЙ

Как-то раз мне довелось беседовать со Шкловским. В ответ на мои идейные претензии Шкловский заметил:
— Да, я не говорю читателям всей правды. И не потому, что боюсь. Я старый человек. У меня было три инфаркта. Мне нечего бояться. Однако я действительно не говорю всей правды. Потому что это бессмысленно. Да, бессмысленно...
И затем он произнес дословно следующее:
— Бессмысленно внушать представление об аромате дыни человеку, который годами жевал сапожные шнурки...



Владимир АШКЕНАЗИ

Говорят, Хрущев был умным человеком. Но пианист Владимир Ашкенази был еще умнее.
Многие считают Владимира Ашкенази невозвращенцем. Это не соответствует действительности. Ашкенази выехал на Запад совершенно легально. Вот как это случилось. (Если верить мемуарам Хрущева, кстати, довольно правдивым.)
Ашкенази был, что называется, выездным. Женился на исландке. Продолжал гастролировать за рубежом. И каждый раз возвращался обратно. Даже каждый раз покупал заранее обратный билет.
Как-то раз они с женой были в Лондоне. Ашкенази обратился в советское посольство. Сказал, что жена больше не хочет ехать в Москву. Спросил, как ему быть.
Посол доложил все это министру Громыко. Громыко сообщил Хрущеву. Хрущев, как явствует из его мемуаров, сказал:
— Допустим, мы прикажем ему вернуться. Разумеется, он не вернется. И к тому же станет антисоветским человеком.
Хрущев так и выразился дословно: «Зачем нам плодить антисоветского человека?» И продолжал:
— Дадим ему заграничный паспорт. Пусть останется советским человеком. Пусть ездит куда ему вздумается. А когда захочет, пусть возвращается домой.
Домой Ашкенази так и не вернулся. Но своих родных от притеснений уберег. Все закончилось мирно и пристойно...
Не зря говорят, что Хрущев был умным человеком.



Галина ВИШНЕВСКАЯ

Это было в пятидесятые годы. Мой отец готовил эстрадный спектакль «Коротко и ясно». Пригласил двух молодых артисток из областной филармонии. Роли им предназначались довольно скромные. Что-то станцевать на заднем плане. Что-то спеть по мере надобности.
На худсовете одну артистку утвердили, другую забраковали. Худрук Ленгосэстрады Гершуни сказал моему отцу:
— Пожалуйста, мы эту вашу Галю зачислим в штат актрисой разговорного жанра. Репетируйте. Пусть она играет все, что надо. Но петь... Уж поверьте мне как специалисту — петь она не будет...



Джордж БАЛАНЧИН и Соломон ВОЛКОВ

Баланчин жил и умер в Америке. Брат его, Андрей, оставался на родине, в Грузии. И вот Баланчин состарился. Надо было подумать о завещании. Однако Баланчину не хотелось писать завещание. Он твердил:
— Я грузин. Буду жить до ста лет!.. Знакомый юрист объяснил ему:
— Тогда ваши права достанутся брату. То есть ваши балеты присвоит советское государство.
— Я завещаю их моим любимым женщинам в Америке.
— А брату?
— Брату ничего.
— Это будет выглядеть странно. Советы начнут оспаривать подлинность завещания.
Кончилось тем, что Баланчин это завещание написал. Оставил брату двое золотых часов. А права на свои балеты завещал восемнадцати любимым женщинам.

Волков начинал как скрипач. Даже возглавлял струнный квартет. Как-то обратился в Союз писателей:
— Мы хотели бы выступить перед Ахматовой. Как это сделать?
Чиновники удивились:
— Почему же именно Ахматова? Есть и более уважаемые писатели — Мирошниченко, Саянов, Кетлинская...
Волков решил действовать самостоятельно. Поехал с товарищами к Ахматовой на дачу. Исполнил новый квартет Шостаковича.
Ахматова выслушала и сказала:
— Я боялась только, что это когда-нибудь закончится...
Прошло несколько месяцев. Ахматова выехала на Запад.
Получила в Англии докторат. Встречалась с местной интеллигенцией.
Англичане задавали ей разные вопросы — литература, живопись, музыка.
Ахматова сказала:
— Недавно я слушала потрясающий опус Шостаковича. Ко мне
на дачу специально приезжал инструментальный ансамбль. Англичане поразились:
— Неужели в СССР так уважают писателей?
Ахматова подумала и говорит:
— В общем, да...



Михаил БАРЫШНИКОВ

В Анн-Арборе состоялся форум русской культуры. Организовал его незадолго до смерти издатель Карл Проффер. Ему удалось залучить на этот форум Михаила Барышникова.
Русскую культуру вместе с Барышниковым представляли шесть человек. Бродский — поэзию. Соколов и Алешковский — прозу. Мирецкий — живопись. Я, как это ни обидно, — журналистику.
Зал на две тысячи человек был переполнен. Зрители разглядывали Барышникова. Каждое его слово вызывало гром аплодисментов. Остальные помалкивали. Даже Бродский оказался в тени.
Вдруг я услышал, как Алешковский прошептал Соколову:
— До чего же вырос, старик, интерес к русской прозе на Западе!
Соколов удовлетворенно кивал:
— Действительно, старик. Действительно...



Альфред ШНИТКЕ

Долгие годы считалось, что Альфреда Шнитке недооценивают отечественные музыкальные власти. Что, в общем-то, соответствовало действительности. Так, его не отпустили в Австрию читать курс современной музыки.
Затем произошла такая история. Гидон Кремер поехал на Запад. Точнее, в Германию. Играл там скрипичный концерт Бетховена. Причем с каденциями Альфреда Шнитке.
Что такое каденции, знают не все. Это виртуозные миниатюры, фантазии на темы концерта. Что-то вроде связок, которые дописываются интерпретаторами Бетховена.
По традиции их сочиняют в манере девятнадцатого столетия. У Шнитке же отношения с традициями напряженные. В результате, каденции его прозвучали несколько экстравагантно. Даже немецкие критики пришли от них в ужас. Чего же тогда ждать от советских критиков?!..
История не кончается. Воронежский симфонический оркестр должен был исполнять какое-то произведение Шнитке. Власти дали согласие. Но тут взбунтовались рядовые музыканты. Обратились в горком партии. Заявили, что это «сумбур вместо музыки». Низкопоклонство перед Западом. И так далее. В результате, исполнение музыки Шнитке было запрещено.
Короче говоря, существует, разумеется, такая проблема — «Художник и власть». Но есть и другая, более серьезная проблема — «Художник и толпа».



Александр ГОДУНОВ

Еще будучи юношей, Годунов отрастил длинные волосы. Всю жизнь его заставляли постричься. В школе. В Большом театре. Перед гастролями.
Годунов ссылался на Маркса, Энгельса, Чернышевского.
Чиновники восклицали:
— Вот именно! Но это же было давно. Это уже не модно.
И они горделиво поглаживали свои блестящие лысины.
Потом Годунов бежал на Запад. И здесь его кудри всем понравились. Даже лысеющий Бродский их с удовлетворением отметил.



Марья и Андрей СИНЯВСКИЕ

Марья Васильевна своеобразно реагирует на письма. Она их даже не распечатывает. Ей кажется, что это не порок, а интересная, даже метафизическая особенность характера. При этом Марья Васильевна занимается самой разнообразной деятельностью. В том числе и предпринимательской. Ведет идейную борьбу. Поддерживает отношения с большим количеством людей. Однако писем не распечатывает. Друзья указывают на конвертах:
«Деньги!»
Или:
«Чек!»
Или:
«Потрясающая сплетня о Максимове!»
Даже это не всегда помогает...
Синявский говорил:
— Хорошо, когда опаздываешь, немного замедлить шаг...



Владимир ГОРОВИЦ

Соломон Волков написал книгу «Чайковский по Баланчину». Книга вышла по-английски, имела успех. В ней приводились любопытные сведения о Чайковском.
Исключительная тяга к музыке обнаружилась у Пети Чайковского в раннем детстве. Он готов был просиживать за роялем круглые сутки. Родители не хотели, чтобы он переутомлялся. Запрещали ему играть слишком много.
Тогда он начинал барабанить по стеклу. Однажды так увлекся, что стекло разбилось. Мальчик поранил руку...
Волков преподнес экземпляр своей книги знаменитому Горовицу. Был совершенно уверен, что маэстро ее не прочтет. Поскольку Горовиц, как многие великие художники, был занят исключительно собой.
И вот однажды с Горовицем беседовали журналисты. И Горовиц сказал:
«В детстве я готов был просиживать у рояля круглые сутки. Родители не хотели, чтобы я переутомлялся. Запрещали мне играть слишком много. Тогда я начинал барабанить по стеклу. Однажды так увлекся, что стекло разбилось. И я поранил руку...»
Волков, рассказывая эту историю, почти ликовал:
— Значит, он все-таки прочитал мою книгу!



Арам ХАЧАТУРЯН

Хачатурян приехал на Кубу. Встретился с Хемингуэем. Надо было как-то объясняться. Хачатурян что-то сказал по-английски. Хемингуэй спросил:
— Вы говорите по-английски? Хачатурян ответил:
— Немного.
— Как и все мы, — сказал Хемингуэй. Через некоторое время жена Хемингуэя
спросила:
— Как вам далось английское произношение?
Хачатурян ответил:
— У меня приличный слух...



Евгений ЕВТУШЕНКО

Молодого Евтушенко представили Ахматовой. Евтушенко был в модном свитере и заграничном пиджаке. В нагрудном кармане поблескивала авторучка.
Ахматова спросила:
— А где ваша зубная щетка?



Владимир СОЛОУХИН

Слышал я такую фантастическую историю.
Было это еще при жизни Сталина. В Москву приехал Арман Хаммер. Ему организовали торжественную встречу. Даже имело место что-то вроде почетного караула.
Хаммер прошел вдоль строя курсантов. Приблизился к одному из них, замедлил шаг. Перед ним стоял высокий и широкоплечий русый молодец.
Хаммер с минуту глядел на этого парня. Возможно, размышлял о загадочной славянской душе.
Все это было снято на кинопленку. Вечером хронику показали товарищу Сталину. Вождя заинтересовала сцена — американец любуется русским богатырем. Вождь спросил:
— Как фамилия?
— Курсант Солоухин, — немедленно выяснили и доложили подчиненные.
Вождь подумал и сказал:
— Не могу ли я что-то сделать для этого хорошего парня?
Через двадцать секунд в казарму прибежали запыхавшиеся генералы и маршалы:
— Где курсант Солоухин?
Появился заспанный Володя Солоухин.
— Солоухин, — крикнули генералы, — есть у тебя заветное желание?
Курсант, подумав, выговорил:
— Да я вот тут стихи пишу... Хотелось бы их где-то напечатать.
Через три недели была опубликована его первая книга — «Дождь в степи».



Виталий КОМАР и Александр MEЛAMИД

Комар и Меламид придумали соцарт. Издеваются над покойными вождями социализма. Я бы на их месте вел себя поосторожнее. Недаром Бахчанян уверяет:
— Если воскреснет Сталин, первыми будут ликвидированы госбезопасностью Комар и Меламид!



Владимир СПИВАКОВ

Спивакова долго ущемляли в качестве еврея. Красивая фамилия не спасала его от антисемитизма. Ему не давали звания. С трудом выпускали на гастроли. Доставляли ему всяческие неприятности.
Наконец Спиваков добился гастрольной поездки в Америку. Прилетел в Нью-Йорк. Приехал в Карнеги-Холл.
У входа стояли ребята из Лиги защиты евреев. Над их головами висел транспарант:
«Агент КГБ — убирайся вон!»
И еще:
«Все на борьбу за права советских евреев!»
Начался концерт. В музыканта полетели банки с краской. Его сорочка была в алых пятнах.
Спиваков мужественно играл до конца. Ночью он позвонил Соломону Волкову. Волков говорит:
— Может, после всего этого тебе дадут «заслуженного артиста»?
Спиваков ответил:
— Пусть дадут хотя бы «заслуженного мастера спорта»...



Кирилл и Нолда КОНДРАШИНЫ

Кондрашин полюбил молодую голландку. Остался на Западе. Пережил как музыкант второе рождение. Пользовался большим успехом. Был по-человечески счастлив. Умер в 1981 году от разрыва сердца. Похоронен недалеко от Амстердама.
Его бывшая жена говорила знакомым в Москве:
— Будь он поумнее, все могло бы кончиться иначе. Лежал бы на Новодевичьем. Все бы ему завидовали.



Гидон КРЕМЕР

Кремер — человек эксцентричный. Любит действовать наперекор традициям. Часто исполняет авангардные произведения, не очень-то доступные рядовым ценителям. Что приводит в ужас его импресарио.
Если импресарио нервничает, проданы ли билеты, Кремер говорит:
— А чего беспокоиться? В пустом зале — резонанс лучше!



Василий КУХАРСКИЙ

У дирижера Кондрашина возникали порой трения с государством. Как-то раз не выпускали его за границу. Мотивировали это тем, что у Кондрашина больное сердце. Кондрашин настаивал, ходил по инстанциям. Обратился к заместителю министра. Кухарский говорит:
— У вас больное сердце.
— Ничего, — отвечает Кондрашин, — там хорошие врачи.
— А если все же что-нибудь произойдет? Знаете, во сколько это обойдется?
— Что обойдется?
— Транспортировка.
— Транспортировка чего?
— Вашего трупа...



Натан МИЛЬШТЕЙН

Мильштейн и Горовиц прославились еще в двадцатые годы. Луначарский написал о юных музыкантах статью:
«Дети советской революции».
Правда, Мильштейн на этот счет говорил:
— Мы были детьми несколько иного происхождения...
Однако статья произвела впечатление. Мильштейн и Горовиц с успехом разъезжали по стране. Купили себе шубы. Каждый день ели пирожные. О зарубежных гастролях и не помышляли.
Вдруг им передали бумагу от заместителя Троцкого. Там было сказано, что Реввоенсовет не возражает против их зарубежных гастролей. С целью «артистического усовершенствования и культурной пропаганды».
Мильштейн и Горовиц оказались в Европе. Жили в Париже. Часто бывали у советского полпреда Христиана Раковского.
Наконец собрались ехать домой. Пришли к Раковскому. Раковский сказал:
— Не делайте глупостей... Играйте, пока есть возможность...
«Дети революции» подумали и остались на Западе.
А полпреда впоследствии отозвали на родину. Чтобы в дальнейшем расстрелять как троцкиста...
Мильштейн вспоминает Раковского с благодарностью. Да и о Троцком говорит не без симпатии.



Евгений НЕСТЕРЕНКО и Ираклий АНДРОНИКОВ

Известно, что вокалисты пользуются определенными льготами. В частности, им раньше присваивают звания. Вроде бы они раньше уходят на пенсию. И так далее.
Многим это кажется несправедливым. Что и выразил как-то Евгению Нестеренко один приятель-скрипач.
Нестеренко спросил его:
— Ты шубу летом носил?
— Нет, — удивился приятель.
— А петь на весу тебе случалось?
— Нет, — еще больше удивился приятель.
— Так вот, — отчеканил Нестеренко, — проделай следующее. Надень в июле шубу. Подвесь себя
за шиворот. И потом спой что-нибудь. Узнаешь, что такое оперное искусство...

У писательницы Ольги Форш была дача. Если не ошибаюсь, в Тярлеве, под Ленинградом.
Раз к ней в гости приехал Ираклий Андроников. До глубокой ночи развлекал Ольгу Форш своими знаменитыми историями. Наутро соседка по даче жаловалась:
— У Ольги-то Дмитриевны полдюжины мужиков ночевало. Даром что старуха. А как разошлись — не заметила. Один-то вроде к электричке побежал. А остальные? Может, в окно сиганули под утро?
Чтобы не было от людей срамотищи...



Рудольф НУРЕЕВ

Я чувствую себя в долгу перед Нуреевым. Хотя мы даже не знакомы. Дело вот какого рода.
У моего отца был враг по фамилии Коркин, номенклатурный администратор. Этот тип в разные годы заведовал несколькими культурными учреждениями. И всегда увольнял откуда-нибудь моего отца. Коркин уволил его из Пушкинского театра. Затем из филармонии. Затем из гастрольно-концертного объединения. И так далее.
А затем произошло следующее. Рудольф Нуреев был звездой Кировского театра. А Коркин был директором этого театра. Нуреев гастролировал в Париже и сбежал. А Коркина уволили за недостаток бдительности. И он в дальнейшем спился. А потом и умер. И правильно сделал, как говорила Ахматова о другом таком же мерзком человеке...
Так Рудольф Нуреев отомстил за моего отца.



Валерий ПАНОВ

Ленинградского хореографа Якобсона западные критики иногда называли провинциальным. Панов этим возмущался. Высказывался на этот счет примерно так. Называть художника провинциальным — глупо. Художник подобен электрической батарее. Заряжается он действительно, в столице. Образование получает в столице. А потом ему необходимо уединение, сосредоточенность. Это только бездарные критики должны постоянно заряжать себя информацией. А люди, которым есть что сказать, одиноки...



Галина ПАНОВА

В эмигрантском журнале напечатано интервью с Галиной Пановой («Семь дней», 10 янв., 1984 г.). Вот несколько фраз оттуда:
«...Успех — это так приятно!.. Валерий — замечательный муж!.. Кто в мире ставит балеты лучше, чем он?!.. Ну кто?! Кто?.. Мой успех не был для Валерия сюрпризом. Он знал, что я могу сделать все... У меня столько энергии! И техника великолепная!.. У меня одаренное тело, я быстро схватываю... У меня хорошая память, я и в школе отлично занималась... Техника у меня ошеломляющая!.. Я счастлива! Я в Америке! У меня появились новые горизонты...»
Помню, Михаила Барышникова в Детройте спросили:
— Как обстоят ваши творческие дела? Барышников ответил:
— Танцую понемногу...



Рита РАЙТ-КОВАЛЕВА

Когда-то я был секретарем Веры Пановой. Однажды Вера Федоровна спросила:
— У кого, по-вашему, самый лучший русский язык?
Наверное, я должен был ответить — у вас. Но я сказал:
— У Риты Ковалевой.
— Что за Ковалева?
— Райт.
— Переводчица Фолкнера, что ли?
— Фолкнера, Сэлинджера, Воннегута.
— Значит, Воннегут звучит по-русски лучше, чем Федин?
— Без всякого сомнения. Панова задумалась и говорит:
— Как это страшно!..
Кстати, с Гором Видалом, если не ошибаюсь, произошла такая история. Он был в Москве. Москвичи стали расспрашивать гостя о Воннегуте. Восхищались его романами. Гор Видал заметил:
— Романы Курта страшно проигрывают в оригинале...



Святослав РИХТЕР

Министр культуры Фурцева беседовала с Рихтером. Стала жаловаться ему на Ростроповича:
— Почему у Ростроповича на даче живет этот кошмарный Солженицын?! Безобразие!
— Действительно, — поддакнул Рихтер, — безобразие! У них же тесно. Пускай Солженицын живет у меня...



Геннадий РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

В двадцатые годы Шостакович создал оперу «Нос». Ставить ее хотел Мейерхольд. Однако не успел. А в тридцатые годы было уже не до этого. Рукопись Шостаковича пылилась в кладовке. Большого театра.
В пятидесятые годы ее обнаружил Геннадий Рождественский. Решил завладеть ею, чтобы сохранить для потомков. Но, увы, бесценная рукопись числилась «единицей инвентарного хранения».
Рождественский пошел на хитрость. Заменил рукопись Шостаковича литографированным экземпляром «Фауста».
В 1974 году опера «Нос» была поставлена. Если не ошибаюсь, в Камерном театре. Дирижировал Рождественский. А дальше — триумф, грамзаписи, международные премии...
Прав был друг Шостаковича музыковед Иван Соллертинский. Еще в тридцатом году Соллертинский написал про многострадальную оперу эссе:
«Нос — орудие дальнобойное!»

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх