Часто мы полагаем, что здоровье и физическая норма — это нечто объективное, однако в разные времена и в разных культурах на вопросы телесности смотрели иначе.
Представления о внешней привлекательности и «здоровом виде» прочно вшиты в подкорку человека. Между тем, здоровье организма определяется в первую очередь его функциональностью и тем, насколько он соотвествует требованиям окружающей среды, а не внешним лекалам. Что до представлений о телесной красоте человека, то под воздействием обстоятельств они часто менялись до противоположных.
Дородность долгое время считалась признаком здоровья и воспринималась как символ власти и достатка. Она сигнализировала о том, что этот Рубенс может позволить себе настоящий фламандский натюрморт на столе. В мире, где простые люди работали целыми днями, замерзали по ночам и не ели мясо и сладости каждый день, пышные формы и румяные щёки служили гарантией здоровья и фертильности. Простолюдинам вторила знать, поэтизировавшая «натурализм», который стал популярен в эпоху Просвещения.
Только в ХХ веке с удешевлением еды вес перестал ассоциироваться с витальностью и богатством. Напротив, питаться здоровой пищей для жителя мегаполиса затратнее, чем перекусить фастфудом, а сегодняшний идеал «здорового вида» весьма строго предписывает стройность.
«Нагая мода» первой трети XIX века уже не исходила из принципа «чем больше, чем лучше», вместо этого обращаясь к античному канону прекрасного: тело греческого дискобола для мужчин и аккуратные формы Венеры Милосской для дам. Стремясь сделать свой торс треугольным, а плечи — широкими, светские щёголи утягивались с помощью корсетов, надевали тугие панталоны телесного цвета и прибегали к другим ухищрениям, чтобы скорректировать силуэт. Так городские жители, скажем, Туманного Альбиона пытались загнать себя в прокрустово ложе внешности средиземноморского спортсмена.
Впоследствии, в XX веке, представления о красоте сменялись часто, реагируя на изменения в обществе и трансформируясь с каждой декадой. Прямые фигуры теннисисток 20-х годов, женственные силуэты послевоенных 50-х, спортивные тела девушек эмансипированных 80-х годов — всё это стало отражением общественных тенденций. Представления о «правильной» мужской фигуре оставались более стабильными, предписывая условную «атлетичность» — разве что в 80-х и 90-х годах эта тенденция дошла до абсолюта вместе с увлечением бодибилдингом.
По воспоминаниям выпускниц Смольного института, воспитанницы утягивались до обмороков, стремясь заполучить «стрекозиную талию», а также пили уксус и жевали мел, чтобы добиться болезненного вида и приобрести «интересную бледность». Среди «модных болезней» позапрошлого века — быстрая утомляемость, «малокровие» и «слабость». Причина этого крылась в представлении о женщине как об утончённо-слабом существе, которое нуждается в постоянном покровительстве. К тому же, неудобная одежда нарушала кровоток.
Впрочем, молодые люди, вдохновлённые образом «лишнего человека», тоже тяготели к болезненной красоте. Кумир романтической молодёжи лорд Байрон страдал из-за лишнего веса и мечтал заболеть, чтобы добавить изящества образу, а прерафаэлиты любили изображать гибель юного Томаса Чаттертона, который в 17 лет покончил с собой от отчаяния.
Вот некоторые продукты и предметы обихода, которые были в ходу в викторианской Англии: спички из белого фосфора, от которого у работниц спичечных фабрик случался некроз челюсти, свинцовые белила, подкрашенные овощи, мука, в которую для белизны подмешивали алюминиевые квасцы.
Лекарства, которые были в ходу в те времена — отдельная история. Сифилис, например, лечили ртутью, признавая её воздействие меньшим злом. Опиаты и кокаин использовались не только для обезболивания, но и на всякий случай: для общего тонуса, здоровья полости рта и даже «дивного роста волос». Кстати, правовой статус наркотических анальгетиков разнится в разных странах и сегодня. Например, викодин в США входит в список разрешённых к продаже лекарств, а в России — в список наркотических средств, запрещённых к обороту.
В середине ХХ века любовь к «пилюлям» была велика, а регулирование средств и продуктов сильно отличалось от современного. Из-за тератогенных последствий пептидного антибиотика талидомида множество детей появилось на свет с врождёнными нарушениями развития, причём лекарство изъяли из аптек далеко не сразу. В 50-х перешедшая на мирные рельсы промышленность предлагала средства на все случаи жизни, включая те, что показались бы нам сегодня странными. В частности, жир для набора веса и курение как способ похудения.
Популярность «здоровых продуктов» и всего «натурального» настигла западный мир вместе с молодёжной революцией, переоценкой «бремени белого человека» и энвайроментализмом. В свою очередь, компании-производители заметили, что, подняв на знамёна экологичность, можно продать больше.
Случаи, подобные «талидомидовой кастастрофе», не вызывают сомнений, однако, глядя на то, как маятник общественного мнения колеблется от любви к каким-то продуктам до проклятий, можно сделать вывод, что представления о вредном и полезном часто связаны не со свойствами определённых продуктов, а с убеждениями.
В Средние века и эпоху Возрождения яркие, чистые цвета без полутоновказались самыми красивыми. Однако краски были дороги (материалы вообще стоили дороже работы), и такие цвета, какие мы видим на миниатюрах и картинах, могли позволить себе только богатые и знатные люди. В те времена не существовало также «мужских» и «женских» цветов — яркие одежды подчёркивали высокий статус хозяина. Дешевле всего было неокрашенное полотно. Им довольствовались простые смертные, которые могли только мечтать об алых шоссах и плаще с голубым подбоем.
Начало этому положил «великий мужской отказ»: денди классической эпохи стали стремиться к благородному минимализму в силуэтах и цветах. Причудливость нарядов уступила место чёрным и синим фракам. Становление промышленной городской культуры, появление множества служащих и готового платья для них — всё это привело к унификации костюма. То же касалось женщин из среднего класса, которые носили платья сдержанных цветов.
Неоновые расцветки ворвались в моду в 60-х годах вместе с появлением новых искусственных материалов. 70-е тоже отличались безумными цветами и сверкающими тканями. Однако в 2017 году мы достаточно консервативны — достаточно просто выйти на улицу, чтобы убедиться в этом. Между тем, визуальное разнообразие развивает воображение и влияет на настроение. Об этом стоит задуматься современному горожанину, который, невзирая на возможности промышленности, чаще всего видит вокруг чёрные пуховики.
В конце XIX века вышла книга Вильгельма Прейера «Душа ребёнка», где ранний период жизни человека впервые рассматривался с позиций возрастной психологии. Сказать, что детство придумали психологи, авторы сказок и маркетологи было бы не вполне корректно, ведь на изменение подхода к возрасту повлияли изменившиеся условия жизни. Однако в классической парадигме ребёнок действительно воспринимался как «неполноценный взрослый».
Нормальным и здоровым считалось «взрослое и разумное» поведение ребёнка. Младенцев туго пеленали, чтобы придать им стройный вид, и изображали на картинах лежащими важно, с серёзным взором. Так работала абсолютизация разума в позднем Возрождении и эпоху Просвещения: если уж родился человеком, будь добр, лежи спокойно и с достоинством, а не кривляйся, будто лягушонок! Детей с ранних лет одевали так же, как родителей.
В простых семьях дети начинали работать с тех самых пор, как становились способны держать в руках инструмент или становились достаточно смышлёными, чтобы продавать товар на улицах. Знатных отпрысков обучали манерам и учтивым фразам — «детская непосредственность» была не в чести. Как, впрочем, и игры. Фигурки людей и животных, крошечная утварь чаще предназначались для демонстрации возможностей ремесленников, чем служили игрушками.
Детские костюмчики появились только в конце XIX века, а промышленное производство плюшевых мишек (и представление, что эта игрушка ребёнку обязательна) — в начале XX века. Тогда же стали распространяться развивающие игрушки и информация в доступной для детей форме. Таким образом, «особый мира ребёнка» мы изобрели относительно недавно. Не говоря уже об идее учиться у детей самим. Такое человеку века XVII-ого показалось бы жутким регрессом!
Жорж Вигарелло связывает «открытие телесности» с распространением в XVIII веке зеркал во весь рост, когда человек впервые смог рассмотреть себя целиком. Это привело к зарождению целостного восприятия тела и гигиенических представлений. В то же время, дама «галантного века» ещё могла запросто щегольнуть золотой вошегубкой — в ловушку с клеем попадали назойливые насекомые.
На стандарты чистоты повлиял дендизм XIX века, который ввёл в обиход регулярные ванны, белые перчатки (до пяти смен за день) и «щётки двадцати родов и для ногтей, и для зубов». Парики уступили место аккуратным прическам из собственных волос, а духи, заглушающие дурные запахи, сменились идеей о том, что от человека приличного не должно вообще ничем пахнуть.
Влияние законодателей мод проникало во все слои общества, но многие повседневные практики долгое время зависели от бытовых условий. Например, русского слова «расчёсываться» долгое время не существовало: вместо него говорили «вычёсываться». Суть «вычёсывания» состояла в том, чтобы сухим методом вычистить грязь и кожный жир: волосы посыпали пудрой, а потом удаляли её вместе со всем лишним. Также волосы мыли спиртом и бензином, только бы не связываться с водой и мылом.
Подогревание воды в городских домах было сложной процедурой, которую могли позволить себе только те, у кого хватало денег на покупку угля, а инфекции и болезни кожи объясняли дурной наследственностью и пороками. На существенное изменение гигиенических взглядов повлияли открытия в микробиологии и прокладка водопроводов во второй половине XIX века.
Сегодня представления о полной легитимности антибиотиков и антибактериальных средств тоже становятся предметом критики и дискуссий. Больше узнать об историческом и современном отношении к микробам можно из книги Джессики Сакс «Микробы хорошие и плохие».
История материальной культуры тесно связана с социологией и изучением пространства идей. Иногда, чтобы понять, почему люди совершали те или иные «странные» поступки в быту, нужно разобраться, какова была текущая политическая ситуация и какие были в моде романы. Универсальных, внекультурных формулировок нормального с ненормальным не существует — есть состояния материи, которым мы придаём определённую ценность и окраску.
Эти примеры говорят не о том, как раньше всё было плохо, и как стало хорошо теперь, а о том, насколько всё относительно. Может быть, в скором времени какие-то из наших повседневных практик будут казаться дикостью.
Свежие комментарии