На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Свежие комментарии

  • Igor Shumarin
    А йоги считают, что память можно тренировать с помощью соответствующего дыхательного упражнения с соответствующим сос...Вспомнить все: чт...
  • vagas Karlito
    Решение начать совместную жизнь несет в себе ответственность в первую очередь!)Почему   ныне многие  женщины стремятс...Бытовые механизмы...
  • Владимир Соколов
    вы просто не понимаете))это другое 😂Бытовые механизмы...

Пиявки, тройчатка и морфин на рукописях. Как и от чего умирал Михаил Булгаков

Картинки по запросу "Пиявки, тройчатка и морфин на рукописях. Как и от чего умирал Михаил Булгаков"

Совместно с издательством «Пятый Рим» публикуем фрагмент книги «Смерть замечательных людей», в которой медицинские журналисты Алексей Паевский и Анна Хоружая исследуют причины смерти знаменитостей прошлого.

Один из самых «медицинских» российских писателей (наряду с Чеховым, конечно) — Михаил Булгаков. Он и сам был врачом, медицинская тема в его произведениях не редкость. Всплывает эта тема и тогда, когда мы говорим о самом Михаиле Афанасьевиче: то, как он заболел и умер, не успев отредактировать свой роман, часто становится предметом литературоведческих исследований и спекуляций.

Часто доводится слышать о том, что раз писатель написал рассказ «Морфий», то и сам был морфинистом со стажем и умер по причине собственной наркомании.

Поэтому в данной главе мы воспользуемся мнением не литературоведа, а медика — Леонида Дворецкого, опубликовавшего исследование болезни и смерти писателя в солидном издании «Нефрология».

Anamnesis vitae

В 1932 году писатель Михаил Булгаков предупредил свою новую избранницу Елену Сергеевну: «Имей в виду, я буду очень тяжело умирать, — дай мне клятву, что ты не отдашь меня в больницу, а я умру у тебя на руках».

До смерти писателя оставалось восемь лет, за которые он напишет и почти закончит великое произведение «Мастер и Маргарита». <…>

Через шесть месяцев после появления первых симптомов болезнь развилась и привела пациента к медленной мучительной смерти: в последние три недели Булгаков ослеп, был измучен ужасными болями и прекратил редактировать роман.

Что же за недуг так жестоко обошелся с писателем?

Булгаков регулярно проходил обследования, которые не обнаружили никаких соматических патологий. Однако невротические расстройства у него уже наблюдались.

Так, в архиве Булгакова найден врачебный бланк с медицинским заключением:

«22.05.1934. Сего числа мною установлено,что у М.А.Булгакова имеется резкое истощение нервной системы с явлениями психостений, вследствие чего ему предписаны покой, постельный режим и медикаментозное лечение.

Тов. Булгаков сможет приступить к работе через 4–5 дней. Алексей Люцианович Иверов. Врач Московского художественного театра».

О подобных невротических состояниях и попытках их лечения упоминает и Елена Булгакова в дневниках 1934 г.:

«13-го мы выехали в Ленинград, лечились там у доктора Полонского электризацией».

«25 августа. М. А. все еще боится ходить один. Проводила его до Театра, потом зашла за ним».

«13 октября. У М. А. плохо с нервами. Боязнь пространства, одиночества. Думает, не обратиться ли к гипнозу?»

«20 октября. М. А. созвонился с Андреем Андреевичем (А. А. Аренд. — Примеч. Л. Д.) по поводу свидания с доктором Бергом. М. А. решил лечиться гипнозом от своих страхов».

«19 ноября. После гипноза у М. А. начинают исчезать припадки страха, настроение ровное, бодрое и хорошая работоспособность. Теперь — если бы он мог еще ходить один по улице».

«22 ноября. В десять часов вечера М. А. поднялся, оделся и пошел один к Леонтьевым. Полгода он не ходил один».

То есть уже в 1934 году Булгаков пользовался минимум двумя распространенными тогда способами лечения неврозов: терапией ударами током и гипнозом. Вроде бы это ему даже помогло.

В письмах к Викентию Вересаеву, тоже врачу по профессии (помните его «Записки врача»?), Булгаков признавался:

«Болен я стал, Викентий Викентьевич. Симптомов перечислять не стану, скажу лишь, что на деловые письма перестал отвечать. И бывает часто ядовитая мысль — уж не совершил ли я в самом деле свой круг? Болезнь заявляла о себе крайне неприятными ощущениями „темнейшего беспокойства“, „полной безнадежности, нейрастенических страхов“».

«Соматика», телесное проявление болезни, манифестировала в сентябре 1939 года, <…> после серьезной для него стрессовой ситуации (отзыв писателя, отправившегося в командировку для работы над пьесой о Сталине) Булгаков решает уехать в отпуск в Ленинград.

И в первый же день пребывания в Ленинграде, прогуливаясь с женой по Невскому проспекту, Булгаков почувствовал вдруг, что не различает надписей на вывесках.

Подобная ситуация однажды уже имела место в Москве — до поездки в Ленинград, о чем писатель рассказывал своей сестре, Елене Афанасьевне: «О первой замеченной потере зрения — на мгновенье (сидел, разговаривал с одной дамой, и вдруг она точно облаком заволоклась — перестал ее видеть). Решил, что это случайно, нервы шалят, нервное переутомление».

Встревоженный повторившимся эпизодом потери зрения, писатель возвращается в гостиницу «Астория». Срочно начинаются поиски врача-окулиста, и 12 сентября Булгакова осматривает ленинградский профессор, выдающийся офтальмолог Николай Иванович Андогский. <…>

Профессор говорит ему: «Ваше дело плохо». Булгаков, сам врач, понимает, что все еще хуже: именно так началась болезнь, унесшая жизнь его отца примерно в 40 лет в 1907 году.

Он возвращается из отпуска раньше срока, 15 сентября 1939 года.

Поначалу — осмотры окулиста, <…> на глазном дне выявлены изменения, характерные для тяжелой артериальной гипертонии, о наличии которой у Булгакова до развившихся событий нигде нет упоминаний в имеющихся доступных материалах. Впервые об истинных цифрах артериального давления у писателя мы узнаем только после появления глазных симптомов.

«20.09.1939. Поликлиника Наркомздрава СССР (Гагаринский пр-т, 37). Булгаков М.А. Кровяное давление по Короткову Махim. — 205 / Minim. 120 mm».

На следующий день, 21.09.1939, состоялся домашний визит доктора Захарова, который отныне будет курировать М. А. Булгакова до его последних дней. Выписаны приходной ордер за визит (12 руб. 50 коп.) и рецепт на приобретение 6 пиявок (5 руб. 40 коп.). Чуть позже очень тревожные результаты дают анализы крови. <…>

Диагноз, а точнее симптомокомплекс, становится ясен: хроническая почечная недостаточность. Булгаков себе его тоже ставит.

В октябрьском письме 1939 года к киевскому другу молодости Гшесинскому Булгаков сам озвучивает характер своего заболевания:

«Вот настал и мой черед, у меня болезнь почек, осложнившаяся расстройством зрения. Я лежу, лишенный возможности читать, писать и видеть свет… Ну про что тебе сказать? Левый глаз дал значительные признаки улучшения. Сейчас, правда, на моей дороге появился грипп, но авось он уйдет, ничего не напортив…»

Осматривавший его в том же октябре профессор Мирон Семенович Вовси, авторитетный клиницист, один из консультантов Лечсанупра Кремля, имеющий опыт работы в области патологии почек, автор вышедшей впоследствии монографии «Болезни органов мочеотделения», подтвердил диагноз и, прощаясь, сказал жене писателя, что дает ему всего три дня жизни. Булгаков прожил еще полгода.

Состояние Булгакова неуклонно ухудшалось. По имеющейся подборке рецептов можно предполагать о наличии ведущих клинических симптомов и их динамике.

По-прежнему в связи с головными болями продолжали выписываться анальгетические препараты — чаще всего в виде сочетания пирамидона, фенацетина, кофеина, иногда вместе с люминалом. Инъекции сернокислой магнезии, пиявки и кровопускания были основным средством лечения артериальной гипертонии.

Так, в одной из записей в дневнике жены писателя находим:

«09.10.1939. Вчера большое кровопускание — 780 г, сильная головная боль. Сегодня днем несколько легче, но приходится принимать порошки». <…>

В ноябре 1939 года на заседании Союза писателей СССР рассматривается вопрос о направлении Булгакова с женой в правительственный санаторий «Барвиха». Странное место для умирающего с хронической болезнью почек. Но тем не менее Булгаков отбывает туда с женой. Основным методом лечения Булгакова там стали… тщательно разработанные диетические мероприятия, о чем писатель пишет из санатория сестре Елене Афанасьевне:

«Барвиха. 3.12.1939 Дорогая Леля!

Вот тебе новости обо мне. В левом глазу обнаружено значительное улучшение. Правый глаз от него отстает, но тоже пытается сделать что-то хорошее… По словам докторов, выходит, что раз в глазах улучшение, значит, есть улучшение в процессе почек. А раз так, то у меня надежда зарождается, что на сей раз я уйду от старушки с косой… Сейчас меня немного подзадержал в постели грипп, а ведь я уже начал выходить и был в лесу на прогулках. И значительно окреп… Лечат меня тщательно и преимущественно специально подобранной и комбинированной диетой. Преимущественно овощи во всех видах и фрукты…»

К сожалению, возлагавшиеся надежды (если таковые вообще возлагались) на «санаторную услугу» писателю Булгакову не оправдались. Возвратившись из санатория «Барвиха» в угнетенном состоянии, не ощутив практически никакого улучшения и осознав свое трагическое положение, Булгаков пишет в декабре 1939 года своему давнему другу-медику Александру Гдешинскому в Киев:

«…ну вот я и вернулся из санатория. Что же со мною?..

Если откровенно и по секрету тебе сказать, сосет меня мысль, что вернулся я умирать. Это меня не устраивает по одной причине: мучительно, канительно и пошло. Как известно, есть один приличный вид смерти — от огнестрельного оружия, но такового у меня, к сожалению, не имеется.

Поточнее говоря о болезни: во мне происходит ясно мной ощущаемая борьба признаков жизни и смерти. В частности, на стороне жизни — улучшение зрения. Но довольно о болезни! Могу лишь добавить одно: к концу жизни пришлось пережить еще одно разочарование — во врачах-терапевтах. Не назову их убийцами, это было бы слишком жестоко, но гастролерами, халтурщиками и бездарностями охотно назову. Есть исключения, конечно, но как они редки! Да и что могут помочь эти исключения, если, скажем, от таких недугов, как мой, у аллопатов не только нет никаких средств, но и самого недуга они порою не могут распознать.

Пройдет время, и над нашими терапевтами будут смеяться, как над мольеровскими врачами. Сказанное к хирургам, окулистам, дантистам не относится. К лучшему из врачей, Елене Сергеевне, также. Но она одна справиться не может, поэтому принял новую веру и перешел к гомеопату. А больше всего да поможет нам всем больным — Бог!»

Увы, как мы понимаем сейчас, переход от санаторных врачей к гомеопату был переходом от бесполезного к бессмысленному.

Гомеопатия даже как метод не работает. Ни тогда, ни сейчас, а потому состояние продолжило ухудшаться <…>.

03.02.1940. Булгакова консультирует профессор Владимир Никитич Виноградов, личный врач И. В. Сталина, впоследствии чуть было не погибший по «делу врачей». Приведем рекомендации проф. В. Н. Виноградова:

«1. Режим — отход ко сну в 12 часов ночи.

2. Диета — молочно-растительная.

3. Питье не более 5 стаканов в сутки.

4. Порошки папаверина и др. 3 р/день.

5. (сестре) Инъекции Myol/+Spasmol gj 1,0 каждого.

6. Ежедневно ножные ванны с горчицей 1 ст. л., 10 часов вечера.

7. На ночь микстура с хлоралгидратом, 11 часов вечера.

8. Глазные капли утром и вечером».

Вот так велись больные терминальной хронической почечной недостаточностью всего лишь три четверти века назад!

Друг Булгакова, режиссер и сценарист Сергей Ермолинский, так вспоминал о последних днях умирающего писателя:

«Это были дни молчаливого нравственного страдания. Слова медленно умирали в нем… Обычные дозы снотворного перестали действовать. <…> Ничего уже не могло помочь. Весь организм его был отравлен… …он ослеп. Когда я наклонялся к нему, он ощупывал мое лицо руками и узнавал меня. Лену (Елену Сергеевну) он узнавал по шагам, едва только она появлялась в комнате.

Булгаков лежал на постели голый, в одной набедренной повязке (даже простыни причиняли ему боль), и вдруг спросил меня: „Похож я на Христа?..“

Тело его было сухо. Он очень похудел…» <…>

Незадолго до смерти писатель говорил Валентину Катаеву: «Я скоро умру. Я даже могу вам сказать, как это будет. Я буду лежать в гробу, и, когда меня начнут выносить, произойдет вот что: так как лестница узкая, то мой гроб начнут поворачивать и правым углом он ударится в дверь Ромашова, который живет этажом ниже».

Так оно и произошло.

Anamnesis morbis

Итак, все кончено. Несмотря на позднейшие якобы воспоминания о результатах вскрытия, его, скорее всего, просто не было.

Когда говорят о вскрытии, часто вспоминают слова литературоведа Мариэтты Чудаковой («…сосуды у него были, как у семидесятилетнего старика…») и режиссера Романа Виктюка: «…я вспомнил ее (Елены Сергеевны) рассказ о том, как Булгакова лечили, кажется, от почек, а когда вскрыли, оказалось, что сердце изрешечено мельчайшими дырочками…»

Но никаких сведений о вскрытии найти не удается, и, вероятнее всего причины смерти, указанные в свидетельстве: нефросклероз (замещение почечной ткани — паренхимы — соединительной тканью) и уремия (интоксикация, вызванная накоплением в крови метаболитов, которые должны были выводиться с мочой, следствие почечной недостаточности), — были вписаны по справке из поликлиники.

Автор статьи, которой мы пользуемся, предлагает свой вариант диагноза: хронический интерстициальный нефрит (межтканевое воспаление почек) лекарственного происхождения. Вот как он его обосновывает.

В письме к брату писателя, Николаю Афанасьевичу, от 17.10.1960, то есть 20 лет спустя после смерти Михаила Афанасьевича, Е. С. Булгакова сообщает:

«…раз в год (обычно весной) я заставляла его проделывать всякие анализы и просвечивания. Все давало хороший результат, и единственное, что его мучило часто, — это были головные боли, но он спасался от них тройчаткой — кофеин, фенацетин, пирамидон. Но осенью 1939 г. болезнь внезапно свалила его, он ощутил резкую потерю зрения (это было в Ленинграде, куда мы поехали отдыхать)…»

В своих дневниках Елена Сергеевна часто упоминает о головных болях Булгакова, еще задолго до первых манифестаций поражения почек.

01.05.1934: «…вчера у нас ужинали Горчаков, Никитин… Встретил их М. А., лежа в постели, у него была дикая головная боль. Но потом он ожил и встал к ужину».
29.08.1934: «М. А. вернулся с дикой мигренью (очевидно, как всегда, Аннушка зажала еду), лег с грелкой на голове и изредка вставлял свое слово».

В архиве, собранном Е. С. Булгаковой, имеется серия рецептов, документально свидетельствующих о назначении писателю лекарственных препаратов (аспирин, пирамидон, фенацетин, кодеин, кофеин), о чем в рецептурной сигнатуре так и было обозначено — «при головных болях».

Эти рецепты выписывались с завидной регулярностью лечащим врачом Захаровым, прибегавшим к тому же ко всяческим ухищрениям для постоянного обеспечения несчастного пациента этими препаратами. Подтверждением может служить одна из его записок к жене М. Булгакова:

«Глубокоуваж. Елена Сергеевна. Выписываю аспирин, кофеин и кодеин не вместе, а порознь для того, чтобы аптека не задержала выдачу приготовлением. Дадите М. А. таблетку аспирина, табл. кофеина и табл. кодеина. Ложусь я поздно. Позвоните мне. Захаров 26.04.1939».

Длительное употребление анальгетических препаратов еще задолго до появления симптомов заболевания почек дает основание предполагать возможную их роль в развитии почечной патологии у писателя.

Вполне достойная версия. Увы, подтвердить или опровергнуть ее могли только вскрытие и качественная гистология почек. Но вскрытия не было (или его данные не попали в архивы), Мастер был кремирован и похоронен под камнем с могилы Николая Гоголя…

Тем не менее доказательство гипотезы российского врача пришло с появлением новых методов химического анализа. Израильские и итальянские ученые опубликовали на страницах солидного Journal of Proteomics исследование страниц рукописи «Мастера и Маргариты», вчерне законченной Михаилом Булгаковым за месяц до своей смерти, и смогли подтвердить как диагноз писателя, так и лечение, которое ему было назначено.

Команда Пьера Джорджио Ригетти из Политехнического университета Милана и Глеба Зильберштейна из компании Spectrophon проанализировала 10 случайным образом отобранных страниц рукописи (из 127 имевшихся в распоряжении исследователей) и обнаружила на них следы морфина, содержание которого составляло от 2 до 100 нанограмм на квадратный сантиметр.

Кроме того, был обнаружен метаболит морфина — 6-O-ацетилморфин, а также три белка — биомаркера нефросклероза. Рикетти поясняет, что свидетельства применения лекарства Булгаковым остались в потовых выделениях отпечатков пальцев и слюне, которая могла попадать на страницы в момент их перелистывания.

Страницы обрабатывались бусинами-сорбентами, которые потом проходили анализ в газовом хроматографе и масс-спектрометре.

В ходе работы исследователи контактировали с московской полицией, предоставившей возможность сравнить результаты анализа рукописей со стандартами морфина, бытовавшими в Москве в конце тридцатых — начале сороковых годов ХХ века.

Некоторые страницы, к примеру эпизод с диалогом между Иешуа и Пилатом, содержат довольно небольшое количество морфина — около 5 нг/см2. В то же время другие части, над которыми писатель подолгу трудился и не один раз переписывал, содержат достаточно высокие концентрации вещества.

Так, на странице с планом романа обнаружено до 100 нг/см2 морфина.

Так что писателя унес в могилу или лекарственный, или гипертонический нефроcклероз (поражение почек, вызванное хронически повышенным артериальным давлением и атеросклерозом сосудов почек). Оба варианта заболевания сопровождаются сильнейшими головными болями и часто заканчивается смертью от почечной недостаточности (как это и случилось 10 марта 1940 года).

Увы, судьба Мастера показала, что представляют собой две очень распространенные причины смерти или тяжелых болезней: злоупотребление лекарственными препаратами (в том числе и по согласию с лечащим врачом) и «тихая смерть» — артериальная гипертензия.

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх