За и против ЗОЖ

— Здравствуйте, меня зовут Кирилл. Вы меня не помните?

Мальчику на вид лет 13–14. Симпатичный, с мягкими чертами лица. Движения плавные, без подростковой угловатости. На зубах — брекеты. Самый излет детства, не подросток. Пришел один. Я встревожилась: что же с ним случилось?

Может, травят в школе? Учится в дворовой школе, «задержался» в развитии, все сверстники уже курят, матерятся, решают половые вопросы, а он все уроки учит и конструктор «Лего» собирает? Не решается сказать родителям, стыдно жаловаться учителям, явился к откуда-то известному ему психологу?

— Прости, не помню. А мы знакомы?

— Мы с мамой у вас были, когда я только в школу пошел. У меня тогда друзей не было… («Точно, травят», — решила я.) Я тогда вот здесь с машинками играл, а вы маме про роли рассказывали, а мне — про китов-касаток. Мне тогда очень роль шута понравилась, но я это не могу.

«Он пробовался на роль классного шута в дворовой школе?! Боже! Ну разумеется, это не его! Вот и не обращай после этого внимания на маленьких мальчиков, которые на ковре играют в машинки! Что они слышат, как это понимают и какие на основе этого принимают решения? И насколько же далеко все зашло теперь?»

— А как у тебя теперь с друзьями? — осторожно спросила я.

— Сейчас все нормально, — улыбнулся Кирилл. — Тогда это просто потому было, что все наши из садика в школу во дворе пошли, а меня мама в гимназию отдала. Я там никого не знал, и мне сложно было общаться. Но потом я постепенно со всеми познакомился, перестал у стенки стоять и подружился с Васей и Киром. Его вообще-то как меня зовут, но это мы еще во втором классе так решили, чтобы различать: я буду Кирилл, а он — Кир, как древний царь. Так мы и дружим. А теперь с нами Ира еще — они с Киром как бы пара, но она вообще классная, веселая и умная, и меня и Васю в шахматы обыгрывает, но Кира — нет. Они с ним в шахматной школе и познакомились. Он очень боится, говорит: когда она меня обыграет, она меня бросит.

Я облегченно выдохнула. Кажется, у него с друзьями и вообще в социуме и вправду все в порядке. Может, успеваемость? Парень явно не из шустриков. Не тянет гимназическую программу?

— А как ты учишься?

— Нормально, — Кирилл пожал плечами. — Тройки в триместре бывают, конечно. В прошлом триместре вот по геометрии была — что-то я там не разобрался. Потом посидел, сходил на дополнительные занятия, Вася и Ира мне еще объяснили, сейчас ничего — вроде въезжаю.

И здесь все в полном порядке. Где же проблема?

— Кирилл, а насчет чего ты ко мне пришел-то?

— Я про родителей хотел… — мальчик опустил голову, совершенно по-детски оттопырил губу. В какой-то момент мне показалось, что на его глазах блеснули слезы.

Родители, во множественном числе. Что же с ними? Неужели погибли?! — мысленно ахнула я и тут же себя одернула: что за катастрофическое мышление? Скорее всего, просто развелись. Да еще развелись плохо. И теперь дергают бедного мягкого Кирилла в разные стороны. Об этом мы сейчас и поговорим. Я его успокою, это возможно.

— Что с родителями?

— Вы сейчас скажете, что это все ерунда, и я выдумываю…

«Не развелись», — подумала я и вслух:

— Не скажу. Рассказывай.

— Они были такие… самые обычные, понимаете? У меня еще сестра младшая есть, Катя. Мама пироги пекла, и салаты делала, к нам гости приходили, мы с их детьми в настольные игры играли, на шашлыки ездили, и летом на даче собирались, и в баню, стол ставили под яблоней, песни пели… — Кирилл сглотнул, не поднимая глаз. – Папа мог выпить с гостями лишнего. Мама ругалась на него, а потом они мирились, конечно. Папа всегда с нами играл — со мной в лего, в шашки, даже с Катей в куклы мог.

— А потом?

— Потом мама сходила на какие-то курсы и решила, что ей нужно худеть. А папе надо перестать пить, потому что у него — печень. Папа сказал: ну конечно, если ты хочешь. И потом они еще решили заниматься спортом, и мама купила всем абонементы, и Кате, и мне тоже — но я туда ходить не смог, потому что там пахнет плохо, в бассейн все по очереди лезут и вообще страшно, как будто, ну я не знаю, в камере пыток. Звуки ужасные, это кажется акустика называется, как будто мучают кого-то. А Катя смогла, ей даже понравилось. И вот у них все получилось, и я не знаю, что мне теперь делать.

— Что у них получилось?

— Папа перестал пить, мама похудела. Они делают гимнастику, едят здоровую пищу — всякие там пророщенные зерна и вареное мясо, постоянно голодные и, наверное, поэтому злые. Мама не печет пироги, потому что они вредные, а в салатах майонез. Они всех своих друзей распугали, потому что они их осуждают.

— Кто кого?

— Мои мама и папа — тех, кто ленится «привести себя в форму» и «бороться». Меня тоже, потому что у меня лишний вес. Они говорят, что это все экономически неоправданно, что люди не имеют ответственности, жрут без меры, пьют и «себя запускают», а потом другим людям нужно платить налоги и оплачивать их лечение. И вообще они теперь очень много говорят о деньгах, об экологии и еще о карьере, и о том, какие все люди глупые, безответственные и как «трудно пробиться». И говорят, что «высший круг» (я не знаю, кто это) ведет здоровый образ жизни, потому что там люди понимают, что важно. И главное, они осуждают всех, кто думает или делает не как они. Мы летом были в Болгарии, так я даже на пляже отдельно от них ложился. Не могу слышать, как они всех вокруг обсуждают. Противно как-то.

Наверное, они теперь лучше выглядят — мне трудно судить, они же мои родители, я на них никогда с этой стороны не смотрел. И папа совсем не пьет. И не курит. Но и не играет со мной, не шутит и не разговаривает почти, а если разговаривает, то неинтересно как-то: «А кто у этой Иры родители? А твой Вася не думал скинуть килограмм десять? Такой бы получился интересный парень. Нужно сделать ремонт в ванной и приобрести качественные, экологически чистые материалы…»

Вы скажете, что это ужасно, но я думаю так: они были хорошими людьми, а стали — плохими. И что мне теперь с этим делать?

«Все же подросток! — решила я. — Просто с первого взгляда незаметно». Но родители, кажется, и вправду слегка перестарались.

— А они, если ты им скажешь, ко мне придут? — спросила я.

— Не знаю, — вздохнул Кирилл. — Мама вряд ли.

Я уже поняла, что двигатель семейных перемен — мать. Именно она когда-то отдала застенчивого Кирилла в гимназию, именно она сходила на какие-то курсы по ЗОЖ. Что ее сподвигло на решительные действия? Может быть, надвигающийся алкоголизм отца?

Я попыталась «покрутить стакан» перед Кириллом. Мир и любая ситуация в нем многогранны. Вот одна грань, вот другая, вот третья. Мальчик сокрушенно качал головой, он все видел по-своему: был теплый добрый семейный мир с играми, песнями и дружеским застольем под яблоней — стала какая-то злобная камера с голодными глазами и уханьем железных тренажеров.

— Родителей ко мне, — сказала я.

* * *

Пришли отец и Катя. Кажется, девочку он привел для моральной поддержки.

— Кириллу просто лень собой заниматься! — решительно сказала она. — И он ищет себе оправданий. Лучше вы ему скажите…

Отец не смотрит в глаза. Вид и вправду, как ни странно, голодный. Хочется предложить ему большой кусок мяса с половинкой батона и куском шоколадного торта.

— Вы же понимаете, что люди могут жить до трехсот лет.

— Чушь! — говорю я. — Практически у каждого вида есть возрастные ограничения для жизни особи. Скорее всего, для нашего вида мы их практически достигли. Если существенно изменить генетику, например, сделать из нас что-то вроде гренландских китов, то это будут уже не люди. Может быть, они совсем не смогут петь хором за столом под яблоней после бани.

Отводит взгляд. В бой бросается девочка.

— Вы что же думаете, лучше быть больным, чем здоровым?!

— Нет, конечно. Но когда мир и люди вокруг тебе преимущественно нравятся, здоровья, сил и радости прибавляется — это тоже, между прочим, доказано наукой.

— Да они же все даже не хотят попытаться!

— Мне лично мир очень нравится после второй стопки, — отец наконец поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза.

— Это проблема, — честно признаю я.

— Может быть, если они, дети, сейчас все правильно сделают, они вообще не умрут. А мы проживем…

— Триста лет, я уже слышала. Вам хочется?

— Не знаю. Но вот чтобы они…

— Кирилл хочет под яблоню.

— Она была старая, мы ее срубили.

«Откуда-то — может быть, с неба — доносится звук лопнувшей струны», — думаю я.

Они уходят.

Моя неудача, увы, одна из многих.

А что вы, уважаемые читатели, думаете о здоровом образе жизни и идеях о том, что новое поколение будет жить если уж не при коммунизме, то по крайней мере вечно?