Так случилось, что большой отрезок своей жизни я проработала телевизионным гримером и преподавателем визажа. Учила быть красивыми, ухоженными и одновременно естественными, использовать наиболее безопасные средства для красоты и подчеркивать свою индивидуальность, во многом опираясь на художественное образование и знания наши прабабушек.
А они-то умели удивлять и завлекать, поскольку они, как известно, «красою лепы, бровьми союзны».
Например, московские боярышни издавна славились своей красотой и в XVI-XVII веках идеальным женским образом в Москве считалась дородная, пышная женщина, непременно нарумяненная и накрашенная.
Так, немец Адам Олеарий писал: «женщины среднего роста, в общем красиво сложены…». А английский посол довольно подробно описал наряд московской модницы: «Благородные женщины... носят на голове тафтяную повязку (обыкновенно красную), а сверх нея шлык, называемый науруса, белаго цвета. Сверх этого шлыка надевают шапку (в виде головного убора из золотой парчи), называемой шапкою земскою, с богатою меховою опушкою, с жемчугом и каменьями, но с недавнего времени перестали унизывать шапки жемчугом, потому что жены дьяков и купеческие стали подражать им. Летом часто надевают покрывало из тонкого белого полотна или батиста, завязываемое у подбородка с двумя длинными висящими кистями. Все покрывало густо унизано дорогим жемчугом. Верхняя одежда широкая, называемая опашень, обыкновенно красная, с пышными и полными рукавами, висящими до земли, застегивается спереди большими золотыми или, по крайней мере, серебряными вызолоченными пуговицами величиною почти с грецкий орех.
Сверху над воротником к ней пришит еще другой большой широкий воротник из дорогого меха, который висит почти до половины спины. Под опашнем, или верхнею одеждою, носят другую, называемую летником, шитую спереди без разреза, с большими широкими рукавами, коих половина до локтя делается обыкновенно из золотой парчи, под нею же ферязь земскую, которая надевается свободно и застегивается до самых ног... У всех на ногах сапожки из белой, желтой, голубой или другой цветной кожи, вышитые жемчугом».
Красавицы самых разных сословий питали нежнейшую любовь к сережкам. Как только девочка начинала ходить, мать прокалывала ей уши. Любили очень браслеты и кольца. Золотые или серебряные колечки украшались мелкими камнями, к примеру сердоликом или мелкими жемчужинами. Женщины и девицы щеголяли множеством цепочек с крестами и образками, богатые носили золотые цепи, на которых висели большие кресты, отделанные финифтью, одевали несколько рядов монист жемчужных и золотых.
Не менее ценным украшением являлись и многочисленные пуговицы. Состоятельные женщины, сообразуясь с модой или собственным представлением о красоте, заказывали золотые и серебряные позолоченные пуговицы самых разных размеров. Мелкие использовали в застежках воротников и внутренних одеждах, крупные, величиной в «большое яблоко, которое при ходьбе или езде производят довольно сильный шум», пришивали к опашням.
Популярно на Руси было и золотое шитье, пришедшее из Византии. По словам историка моды А.Васильева, любовь к вышивке золотыми нитями переродились у современных россиянок в любовь к люрексу и пайеткам :) Также особо любимо было и шитье жемчугом и даже простые крестьянки носили на шее, на головном уборе от 200 до 300, а иногда и до тысячи жемчужин.
Издавна в России женщины отдавали предпочтение ярким тканям: малиновым, зеленым, лиловым, розовым и т. д. В почете были пестрые расцветки. И обрядившись в такое великолепие, красавицы того времени хотели придать большей яркости чертам лица и это тоже давняя традиция. Плохо только, что косметику боярыни любили слишком сильно. В истории даже остался такой эпизод, когда супруга князя Ивана Борисовича Черкасова, будучи очень красивой от природы, не захотела румяниться, то жены других бояр призвали ее не позорить других женщин и не пренебрегать традициями. В результате жена князя Черкасова была вынуждена уступить уговорам.
Неистовый старообрядец протопоп Аввакум писал: «Иные же жонки лицо своё безобразят, и паки красок накладут — ино червлёно, ино бело, ино сине, что суть подобно мерзкому зверю облизьяну». Его идейный противник, митрополит Новгородский и Великолуцкий Макарий III, в публицистике силён не был, однако в 1662 году изгнал из храма несколько чрезмерно накрашенных женщин. Иностранцы, вообще не имеющие к православной церкви ни малейшего отношения, парадоксальным образом были на стороне и Аввакума, и Макария: «Женщины в Московии имеют изящную наружность и благовидную красоту лица, но природную красу их портят бесполезные притирания. Они так намазывают свои лица, что почти на расстоянии выстрела можно видеть налепленные на лицах краски. Брови они раскрашивают в чёрную краску под цвет гагата». Это слова англичанина Энтони Дженкинсона, путешествовавшего по России в середине XVI века.
Может быть, это связано со страстной натурой русских людей, и особенностями жизни в контрастном мире: в природе — холодная зима и жаркое лето, в обществе — богатый и нищий и т. п., то и в своем быту они повторяли этот контраст, и захотелось им видеть свою кожу не просто светлой, а белоснежной, а румянец — ядреный, густой. Н. Г. Чернышевский считал, что подобная манера краситься имеет восточное заимствование. «Красивая славянская организация, миловидное славянское лицо искажались сообразно восточным понятиям о красоте, так что русский мужчина и русская женщина, могшие следовать требованием тогдашнего хорошего тона, придавали себе совершенно азиатскую наружность и совершенно монгольское безобразие».
Василий Осипович Ключевский предполагал, что этот обычай «... делал красивых менее красивыми, а дурных приближал к красивым и таким образом сглаживал произвол судьбы в неравномерном распределении даров природы. Если так, то обычай имел просветительно-благотворительную цель, заставляя счастливо одаренных поступаться долей полученных даров в пользу обездоленных...».
В Москве белила и румяна покупали у торговых людей в белильных и овощных рядах в Китай-городе. Возле Лобного места, у Василия Блаженного, одно время толкались торговки, громко предлагая свой товар, например холст, а во рту держали колечки, чаще с бирюзой, тоже предлагая их продаже. А со второй четверти XVII века здесь установили белильный ряд, он располагался недалеко от собора Василия Блаженного, ниже Тиунской избы.
Кстати, иностранцы на первый взгляд подтверждают «натуральность» старомосковской косметики. Вот немец Адам Олеарий: «Они белятся так, что кажется, будто кто-то пригоршней муки провёл по их лицу». Вот барон Иоганн Корб: «Белила их столь грубы, что женщины похожи на булки, сверх меры засыпанные мукой». Вот тот же Дженкинсон: «Всего лучше сравнить их с жёнами мельников, потому что они выглядят, как будто около их лиц выколачивали мешки муки». Но личный врач царя Алексея Михайловича Самуэль Коллинз писал: «Румяна и пудра их похожи на те краски, которыми мы украшаем летом трубы наших домов. Они состоят из красной охры и испанских белил». Собственно, этим сказано всё. И красная охра, и висмутовые, или испанские, белила широко используются в современной индустрии косметики. Справедливости ради нужно сказать, что европейские женщины того времени также щедро пользовались белилами и румянами. Так что перебора в русской косметике было ничуть не больше, чем в Европе. Отличия в ассортименте тоже минимальны — вместо миндального масла на Руси чаще использовали облепиховое, а также умащали тело «холодцом» — тогда так называли не студень, а спиртовую настойку мяты, своего рода лосьон.
Единственное, в чём наши косметические нравы резко отличались от европейских, так это прикладной стоматологией. Обыкновенно зубы чистили «корою дерева горячего и терпкого и горького, на язык шкнутаго (жесткого). Но иностранцы в ужасе писали: «Русские женщины чернят свои зубы». И тому было своё объяснение. Виной тому был некоторый прогресс в области химии, а также стремление русских женщин выглядеть сногсшибательно.
Особенно это касалось высшей аристократии. Белизна улыбки почиталась как одна из основных добродетелей невесты. Разумеется, можно было чистить зубы толчёным мелом, но процесс этот был длительным и трудоёмким. А хотелось всего и сразу. И тогда русские аптекари предложили эффективный вариант — «меркуриальные примочки». То есть пасты на основе соединений ртути. Это был прорыв. Зубы боярынь на выданье становились белоснежными за два-три использования такой пасты. Правда, через полгода, много — год, вся эта красота облезала вместе с эмалью, оставляя грязно-серые, а при условии усердного применения и чёрные пеньки.
А дальше срабатывал механизм женского попугайства. Если у боярыни зубы чёрные, значит, это модно. Значит, любая «жонка» с московского посада замешает нутряное свиное сало с сажей из печной трубы, сдобрит это дело рыбьим клеем и вымажет свои зубы, чтобы хоть таким образом сравняться с боярыней. И только Петр I запретил отбеливать зубы ртутью, силой заставив отказаться от «бабушкиных рецептов». И привил на Руси обычное средство для гигиены рта — тряпочку и щётку с толчёным мелом.
Свежие комментарии