Преображение ремесла: как медицина стала наукой, но разонравилась пациентам

На старых картинах и гравюрах можно найти немало изображений врачей былых времен, запечатленных за своими профессиональными занятиями.

Но до самого конца XIX века мы нигде не увидим ни единого белого халата. Этот неотъемлемый атрибут медицины моложе нашего журнала: белые халаты стали появляться в клиниках лишь в конце 1860-х, а более-менее регулярное их ношение началось в госпиталях прусской армии во время Франко-Прусской войны 1870–1871 годов. Это была не просто профессиональная мода: евангельские «белые одежды» стали зримым символом преображения древнего искусства врачевания.

Затянувшееся средневековье

Чтобы понять, что представляла собой медицина того времени, вспомним событие, случившееся как раз в год рождения журнала «Вокруг света». 6 июня 1861 года умер один из самых знаменитых людей эпохи — граф Камилло Кавур. Премьер-министр и главный архитектор только что родившегося Итальянского королевства скончался от варварской средневековой процедуры — кровопускания, которым его лечили от кишечной колики. Лечили не неграмотные знахари или авантюристы-шарлатаны, а светила итальянской и европейской медицины, уважаемые члены врачебной корпорации. И назначенное ими лечение было не отчаянным экспериментом, а обычной практикой, освященной именами высших авторитетов медицины.

В это трудно поверить, но это так: всего полтора столетия назад медицина (непрерывная история которой в Европе насчитывала уже более двух тысяч лет) несла скорее угрозу для жизни пациента, чем спасение.

Дело было даже не в том, что она широко применяла такие «лечебные процедуры», как кровопускание, бесконечные (по нескольку раз в день на протяжении многих лет) клизмы, лишение еды и питья и даже прижигание каленым железом. Еще хуже было то, что в арсенале врачей практически не было по-настоящему эффективных средств: как показывают современные объективные исследования, почти все тогдашние лекарства сегодня могли бы в лучшем случае считаться биодобавками.

Но самое главное — у медицины не было ни умения распознавать различные болезненные состояния, ни критериев эффективности лечения. Медики того времени почти ничего не знали о том, как работает человеческий организм — здоровый или больной. Из всего, что известно об этом сегодня, в их распоряжении были только знания по анатомии.

Так было во времена Гиппократа и Галена, Парацельса и Амбруаза Паре, Бургаве и Дженнера. Но в середине XIX века это положение вдруг начало меняться.

О пользе статистики

Рассказ об этом чудесном преображении медицины обычно строится вокруг имен Земмельвайса, Листера, Пастера — и это совершенно справедливо. Но всё началось немного раньше.

В 1835 году во Франции вышла маленькая брошюра никому не известного врача Пьера Луи. Недоверчивый доктор сравнивал течение пневмонии, дифтерии и некоторых других «лихорадок» у больных, которых лечили пиявками (считавшимися в то время наилучшим средством от этих и многих других болезней), с теми, кто не получал такого лечения. И обнаружил, что вероятность смерти в этих случаях одна и та же — оказывается, испытанный метод нисколько не содействовал выздоровлению больного.

Медицинское сообщество было шокировано его попыткой поставить под сомнение освященный веками метод при помощи каких-то цифр. Тем не менее спустя пять лет соотечественник доктора Луи Жюль Гаварре опубликовал уже солидную книгу «Общие принципы медицинской статистики».

По сути дела эти два сочинения впервые дали врачам возможность оценить действенность своих методов и лекарств. Уже через семь лет после выхода книги Гаварре Игнац Земмельвайс начал свою донкихотскую кампанию за обеззараживание рук врача. На подвиг его толкнула именно статистика, неумолимо свидетельствовавшая, что даже в лучших клиниках роженицы умирают от родильной горячки гораздо чаще, чем те, кто рожает дома.

Героические усилия Земмельвайса закончились смертью в сумасшедшем доме, но в конце 1860-х Джозеф Листер уже твердо вводит в хирургию асептику и антисептику (вместе с которыми в клиники и пришел белый халат — одежда, на которой сразу видно любую грязь). Луи Пастер делает основой медицины микробиологию и разрабатывает метод вакцинации. Именно школа Пастера и соперничающая с ней школа Роберта Коха позволили перейти в наступление на болезни.

Теория и метод

«Сорок лет теории дали человечеству то, чего не могли ему дать сорок веков практики», — сказал Климент Тимирязев в своей знаменитой биографии Пастера. Мысль на первый взгляд кажется странной: всякого рода умозрительными теориями была богата как раз медицина прежних веков (особенно XVIII века). Пастер же был практиком, что позволяло ему создавать вакцины, не только ничего не зная о механизмах иммунитета, но порой даже не будучи в состоянии выделить возбудителя болезни.

Однако Тимирязев прав, что с Пастером и его поколением в медицину пришла фундаментальная наука — естествознание Нового времени с его методами обнаружения и доказательства истины. Это и позволило им добиться большего, чем за все предыдущие тысячелетия.

Потом были первые шаги иммунологии, открытие витаминов, сульфаниламидов и антибиотиков, резко сокративших смертность от главных бичей человечества — инфекций и посттравматических осложнений. Средняя продолжительность жизни людей резко пошла вверх — сегодня в целом по планете она примерно вдвое выше, чем 100 лет назад. Успехи в лечении болезней, вызванных внутренними причинами, были более скромными — здесь не работал старый добрый принцип «природа — лучший лекарь», уже само появление признаков болезни, как правило, означало, что собственные возможности организма исчерпаны.

Тем не менее все больше болезней — от сахарного диабета I типа до шизофрении и эпилепсии — превращалось из рокового приговора в неотвязную, но терпимую неприятность. И это тоже происходило благодаря дарам фундаментальной науки. Сегодня ее творения заменяют людям утраченные конечности и органы чувств, а перспективы генной и клеточной терапии уже возрождают древнюю мечту о панацее.

Издержки конвейера

И тем не менее исследования социологов показывают: жители всех без исключения развитых стран уверены в неэффективности своей медицины, какова бы она ни была. Конечно, в значительной мере это реакция на социально-экономические изъяны системы здравоохранения — высокие цены на лечение и/или долгое ожидание нужного обследования или вмешательства. Но неувядающая популярность разного рода «альтернативных» систем лечения и оздоровления (заведомо неэффективных, а порой просто опасных), массовый отказ от прививок, развитая антимедицинская мифология («все аптечные лекарства — вредная химия» или «прививки вызывают аутизм») свидетельствуют: люди недовольны не только затратами времени и денег.

Им не нравится индустриально-конвейерный характер современной медицины, они хотят, чтобы врач видел в них не очередной «случай из практики», а уникальную и неповторимую личность. Им невыносим груз ответственности за собственное здоровье — им было гораздо уютнее в мире, где здоровье или болезнь ниспосылали человеку таинственные высшие силы, а лекарь мог вступать в контакт с ними и говорить от их имени.

Дав людям эффективное лечение, наука взяла за него страшную плату — поселила их в расколдованном, равнодушном к человеку мире. И тут, как говорится, медицина бессильна: она не может (да и не вправе) изменить природу человека.