Мы относимся к старости крайне противоречиво: с одной стороны, пожилых людей полагается уважать, а к их советам — прислушиваться, однако в глубине души многие из нас боятся стареть. Не стоит думать, что когда-то ситуация была иной: уже в Средние века последний этап жизни вызывал у людей всю гамму чувств, от отвращения до восхищения. Как рано люди начинали стареть в эпоху Средневековья, у кого было больше всего шансов стать долгожителем и почему пожилые женщины в те времена считались в прямом смысле ядовитыми? Рассказывает Наталья Пелезнева.
Когда наступала старость?
До сих пор можно встретить мнение, согласно которому в Средневековье практически все умирали молодыми. Средний возраст людей, похороненных на средневековых кладбищах, действительно может напугать нашего современника. Например, на территории Древней Руси этот показатель составляет от 32 до 43 лет (на юге и западе жили дольше, чем на севере и востоке). Не стоит забывать и о высокой детской смертности: увы, младенцы и дети постарше часто умирали из-за болезней или плохих условий жизни. Те, кому удавалось перешагнуть порог зрелого возраста, имели все шансы дожить до старости. Ученые не раз пытались оценить, сколько стариков было среди средневековых европейцев. Они предполагают, что их доля составляла от 5% до 9%. Для сравнения: сегодня около 16% россиян старше 65 лет.
Указать точную возрастную границу старости в Средневековье сложно, как и сегодня. Источники той эпохи иногда называют такой границей пятидесятилетие, но историки считают, что это скорее дань уважения к Библии, чем отражение реальности. Например, в Книге Чисел сказано:
«Вот закон о левитах: от двадцати пяти лет и выше должны вступать они в службу для работ при скинии собрания, а в пятьдесят лет должны прекращать отправление работ и более не работать».
А в Евангелии от Иоанна Иисус говорит иудеям: «Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой», на что в ответ слышит: «Тебе нет еще пятидесяти лет, — и Ты видел Авраама?» Под влиянием Писания средневековые европейские интеллектуалы, перечисляя периоды человеческой жизни, нередко называли 50 лет нижней границей gravitas (зрелости) или senectus (старости).
Это не означает, что средневековый человек становился почтенным старцем сразу после полувекового рубежа. В реальности граница пожилого возраста была довольно размытой. Например, возрастные рамки при уплате вергельда (виры) за убийство различались.
Согласно Вестготской правде, преступник, убивший свободного мужчину моложе 50 лет, платил в два с лишним раза больше, чем за мужчину того же статуса в возрасте от 50 до 60. Еще вполовину вира уменьшалась, если убитый был старше 65. При этом за убитую женщину в возрасте от 40 до 60 платили одну и ту же сумму.
Если считать пожилым возрастом тот, в котором человек отходит от дел, разброс увеличится еще сильнее. Например, многие представители элиты Московского государства завершали службу уже в 35, но считались ли они «стариками», сказать сложно. А вот многим наемным работникам в средневековых городах приходилось трудиться до самой смерти, потому что со своего небольшого заработка они не могли накопить на достойную жизнь в старости. Это касалось самых разных профессий. Например, французские источники сообщают о помощнике палача с сорокалетним опытом работы.
Не забывали и о телесных признаках старости. Вот как их описал в XIII веке Роджер Бэкон:
«Белые волосы, бледность, морщины на коже, избыток мокроты, зловонная флегма, воспаление глаз и общие повреждения органов чувств, убывание [объема] крови, слабость движений и дыхания во всем теле».
Этим Бэкон не ограничивался: дальше он упомянул и о старческой бессоннице, и о проблемах с памятью, и о раздражительности. У женщин к этому добавлялось окончание менструаций. Все эти изменения происходили постепенно — старость приближалась медленно.
И, конечно, человек мог сам объявить себя стариком практически в любом возрасте. На закате Средневековья сорокалетний Эразм Роттердамский писал, что угасание сменяет молодость «после седьмого пятилетия» жизни, то есть уже после 35 лет.
Епископ на пенсии: старость духовенства
Закат жизни в Средневековье обычно оказывался сложным испытанием, но некоторым людям везло чуть больше. Пожалуй, самая «комфортная» старость в ту эпоху ждала духовных лиц: монахов и священников. Сан не защищал от болезней или угасания рассудка, зато оставлял больше свободы выбора.
Пожилой клирик мог — и нередко был обязан! — занимать свою должность до самой смерти, даже если он не справлялся с обязанностями. Например, на рубеже XI и XII веков черниговский епископ Иоанн болел целых 25 лет, и со временем его здоровье ухудшилось настолько, что он и вовсе не мог служить. Город оставался, по сути, без епископа, многие церковные обряды отправлялись не по правилам, и это не могло не беспокоить людей. Тем не менее Иоанн не собирался покидать кафедру, и недовольные горожане во главе с князем могли только дожидаться, когда же епископ отойдет в мир иной. Когда это случилось, летописец зафиксировал: радовался князь Давыд Святославич, радовалась и княгиня, и бояре, и «все люди» города «жадаху епискуплѣ службѣ и радовахуся славяще Бога».
Для тех, кто, наоборот, не хотел на склоне лет оставаться на должности, существовали лазейки, позволяющие ее покинуть.
Благодаря документам из архивов Ватикана мы знаем, что стареющие католические священники нередко передавали свою должность служителю помоложе в обмен на ежегодную «пенсию».
Например, в 1477 году так поступил 80-летний приходский священник Йоханнес из Мецского диоцеза. Преемник обещал платить Йоханнесу восемь турских ливров в год. Епископу проделать такое было сложнее, чем священнику (хотя были и такие случаи), поэтому в пару к пожилому епископу иногда назначали «помощника», коадъютора, который затем мог наследовать кафедру.
Многие духовные лица жили долго — что по средневековым, что по современным меркам. Возможно, дело в их образе жизни, особенно если речь о монахах. Они соблюдали строгий распорядок дня, питались без излишеств, но при этом не голодали, занимались физическим трудом — в меру, не надрываясь. Историки отмечают, что долгожителями становились в основном те, кто провели в обители несколько десятков лет. Так или иначе, монахи и монахини в самых разных регионах доживали и до восьмидесяти, и даже до девяноста. Миряне обычно уходили в мир иной куда раньше, поэтому иногда долгую жизнь считали одним из признаков святости. Впрочем, всё это касается лишь тех, кто постоянно находился в монастыре с его размеренным графиком. Братья нищенствующих орденов, которые постоянно проповедовали в разных городах, жили не дольше мирян.
От знати до крестьян: старость в миру
У мирян шансов на достойную старость было меньше. В основном судьба зависела от положения в обществе: чем выше статус, тем больше возможностей завершить жизнь в покое и достатке.
Правители, как и их подданные, часто умирали молодыми по нашим меркам. Средняя продолжительность жизни королей из династии Капетингов составляла 56 лет, английских монархов — 53 года. У великих князей московских этот показатель был и того меньше — всего 42–44 года. Жизнь средневекового правителя постоянно находилась под угрозой: смерть подстерегала и в многочисленных битвах, и дома — короли опасались заговора или отравления. Тем не менее некоторые монархи доживали до солидного возраста. Карл Великий прожил около 70 лет, а Алиенора Аквитанская и Хуан II (король Арагона, а затем Сицилии) скончались ровно в 80.
Стареющий король сталкивался со множеством трудностей. Ему было сложно выдерживать нужный ритм жизни, например постоянно переезжать из города в город. Посещая подданных, монарх поддерживал свой авторитет и устанавливал связи с местной элитой. Если он приезжал редко, это сказывалось на репутации, к тому же легко было не заметить напряженные ситуации, грозящие восстанием. Кроме того, пожилому правителю было труднее в военных походах, монархи на склоне лет обычно неохотно возглавляли войско. Наконец, королю в годах нужно было обеспечивать безопасность своего наследника и одновременно следить, чтобы тот не захотел (или не смог) обрести власть раньше времени.
В эпоху раннего Средневековья, до XI–XII веков, знатные мужчины обычно старались как можно дольше оставаться на службе: так они могли сохранить все свои привилегии. Над отошедшими от дел воинами порой даже посмеивались — достойной считалась гибель в битве, а не дома. Позже нравы смягчились, и некоторые предпочитали проводить старость в окружении близких. Впрочем, и в то время было немало воинов-старцев.
Самый популярный пример — венецианский дож Энрико Дандоло: рассказывали, что он показывал чудеса храбрости на поле боя даже в 90 лет, будучи слепым. Некоторые ученые считают, что дож потерял зрение частично, но его история всё равно впечатляет.
А что происходило за пределами узкого круга элит? За пожилых горожан обычно отвечали их дети. Они могли жить вместе с состарившимися родителями или нанять работников им в помощь. Заботу о старших многие, хотя и не все, воспринимали как нечто обязательное. Братиславский купец Каспар Шаррах в 1428 году писал в завещании, что в случае его смерти брат Каспара «будет обязан подобающим образом заботиться о матери до конца ее жизни, поскольку это наша задача и долг». В завещаниях оговаривали многие детали: например, в какой части дома будут жить пожилые родители. Некоторые документы предусматривали вариант, при котором старшие и младшие не уживутся. Другой торговец оговаривал: если его жена и мать «не смогут выносить друг друга» и, соответственно, жить в одном доме, матери будут перечислять все доходы от одного из его виноградников. Видимо, этого ей должно было хватить на жизнь отдельно от невестки.
Горожане-ремесленники старались не бросать работу, пока позволяло здоровье. Они перекладывали некоторые задачи на детей и подмастерьев, но полностью отстраниться от труда обычно не получалось. Если ремесленник состоял в гильдии, она могла поддерживать его материально. Увы, «пенсию» платили только тем, кто совсем не мог работать из-за слабости или болезней. Впрочем, были и щедрые сообщества: например, гильдия парижских поваров в конце XIII века отчисляла треть взносов на содержание состарившихся коллег.
Для крестьян всё зависело от местных обычаев. Где-то постаревший отец семейства передавал все свои обязанности одному из сыновей, и тот становился главой семьи. В других регионах старик-отец оставался «патриархом» до самой смерти. За большую часть физического труда отвечали родственники помладше, но основные решения принимал он и возможность распоряжаться всеми деньгами оставалась в его руках. Такая ситуация, конечно, открывала старшему поколению гораздо больше возможностей.
Были и те, кто в старости оставался в одиночестве. Некоторые крестьяне не заводили семью изначально, на это не хватало доходов. Но и наличие семьи не гарантировало спокойной старости. Дети могли умереть или уехать далеко от дома: в таком случае обрабатывать землю было некому, и ее приходилось продавать. Наладить быт после этого удавалось не всем. Некоторые старики, потеряв дом, жили только попрошайничеством. Это случалось не так уж часто, были и другие пути: люди из «осколков» разных семей могли поселиться вместе. Например, один французский источник XV века рассказывает о доме, где жили две пожилые вдовы, сын одной из вдов со своей женой и трое внуков, чьи родители уже умерли.
В Византии, а затем и в Западной Европе со временем появились «дома престарелых» (в Восточной империи их называли герокомейонами). Иногда специальные отделения для стариков устраивали в больницах. Но мест в этих заведениях было очень мало. Например, в «образцовом» монастыре Христа Пантократора в Константинополе в герокомейоне одновременно могли жить 24 мужчины. При этом в XII веке, когда был основан монастырь, население Константинополя составляло более трехсот тысяч человек.
Ведьмы и королевы: образы женской старости
Женщинам в Средневековье в принципе приходилось нелегко, а в старости — тем более. Помимо обычных тягот возраста, они сталкивались еще и с мизогинией. Это хорошо заметно в средневековой европейской литературе: она полна образов отталкивающих, злобных и коварных старух. Проповедники не жалели красок, обвиняя пожилых женщин в колдовстве: якобы именно их заговоры и зелья у одних вызывали греховную страсть, а других лишали потенции. Эти проповеди укрепляли популярные предубеждения, которые позже выльются в страшные столетия охоты на ведьм.
Светские писатели не отставали.
Неприятные старухи фигурировали в комедиях и фаблио — историях, сочетающих грубоватый юмор и моральное поучение. Их создатели увлеченно описывали отталкивающую внешность героинь, сморщенную кожу, беззубые рты и даже «распухшие колени, твердые, как камень».
Но главное — характеры этих женщин. Это циничные расчетливые манипуляторы, в погоне за желаемым они не остановятся ни перед чем. Комическая старуха, как правило, очень умна, но ее ум служит лишь коварству и жадности. Обычно она выступает в роли сводни, но не для того, чтобы помочь юной влюбленной паре, — она лишь выполняет оплаченный «заказ» юноши, не задумываясь о желании девушки. Чтобы добиться результата, старуха применяет либо хитрость, либо колдовство. Возможно, этот персонаж появился как шутка для своих в среде клириков, которые в силу строгих церковных правил привыкли считать женщин «искушающими» и в принципе опасными. Так или иначе, со временем этот образ становился всё популярнее, а сами комические старухи — всё злее и хитрее.
От писателей доставалось и пожилым мужчинам, хотя гораздо реже. Но если старух изображали злобными и уродливыми, над стариками часто лишь посмеивались. Насмешки вызывал не сам возраст и не его физические проявления, а попытки угнаться за ушедшей юностью. У этого образа древние корни: это senex amans (влюбленный старец) из античной комедии.
Например, у Чосера в одном из «Кентерберийских рассказов» фигурирует рыцарь Януарий, который вплоть до 60 лет не упускал ни одного удовольствия мирской жизни, а затем решил жениться. В невесты ему годилась только юная и скромная красавица. Януарий решительно отвергал «старух», перешагнувших двадцатилетний рубеж, еще сильнее его пугали вдовы («Они обычно прихотей полны, — Бог упаси от этакой жены», пер. О. Б. Румера). Несмотря на уговоры друзей, Януарий женится на прекрасной Майе, их имена, конечно, говорящие. Рыцарь изводит супругу ревностью, а та очень скоро изменяет мужу с его оруженосцем, да еще и убеждает старика, что тому всё померещилось. Чосер будто совсем ее не осуждает: что ей оставалось делать? Но смеются только над попыткой Януария пойти против установленного порядка вещей, где молодые должны жениться на молодых. О самом рыцаре писатель говорит доброжелательно, с сочувствием. Не отталкивает и его наружность: из особых примет у него только седина и «щетинистые щеки». О женщинах высказывались гораздо жестче.
Последний удар женщинам в возрасте наносила средневековая медицина. Считалось, что при переваривании пищи в теле человека откладываются вредные излишки и организм постоянно выводит их наружу. Тело мужчины очищается с помощью обильного пота и волос, растущих на теле. А вот женщину от опасных токсинов спасала только менструация, и, когда ежемесячные кровотечения с возрастом заканчивались, практически весь «яд», по мнению средневековых лекарей, оставался внутри. Это отражалось не только на здоровье, но и на характере женщины, говорили врачи. А некоторые даже настаивали, что именно из-за ядовитых внутренних «соков» старухи обладают «дурным глазом».
К счастью для средневековых женщин, в реальности у них было гораздо больше возможностей, чем у героинь в книгах и на сцене. Знатные дамы не только были окружены почетом, порой им приходилось принимать важнейшие решения, от которых зависела судьба всей семьи.
Скажем, если муж погибал в сражении, детям могла грозить опасность, и часто именно мать решала, как их защитить — например, выбирая, к кому из родственников в других странах их отправить. Неплохие перспективы могли ждать не только королеву, но и простую горожанку или крестьянку, если у нее были хорошие отношения с детьми. Обычно овдовевшая мать жила в семье у кого-то из детей, и занятие для нее всегда находилось: старшие женщины вместе с младшими следили за домом и помогали воспитывать внуков и правнуков. Поэтому бабушка могла пользоваться большим уважением в семье и влиять на важные решения.
Свежие комментарии