Дисклеймер  
Эта статья — в первую очередь о правах женщин. Не о детях и не об идеальном справедливом мире.

И поговорим мы для начала о сакральной идее пролайфистов — «Роди и откажись, раз ребенок тебе не нужен».

Предположим, некая условная Маша, поговорив с психологом в женской консультации либо с упоротым пролайфистом, принимает решение отказаться от аборта и написать после родов согласие на усыновление ненужного ей ребенка.
Она благополучно рожает здорового либо нездорового малыша, пишет согласие на усыновление и на 3 день покидает роддом в уверенности, что сделала хорошее дело, может о ребенке забыть и жить дальше. Замечу, что Маша, планировавшая отказаться от ребенка, могла либо скрывать беременность от своего окружения, либо сообщить им, что ребенок умер во время родов.

Что происходит дальше?
Для начала опека оповещает ближайших родственников Маши, что мол, вот. У вас тут внучок народился, не хотите ли забрать? 
Если нашу условную Машу зовут Марьям, скандалом и воплями «шлюха, в подоле принесла!» дело может не ограничиться.

Забрали ли родственники малыша, остался ли он в учреждении, ушел ли в приемную семью (за исключением усыновления) — значения не имеет, дальнейшие события будут совершенно одинаковыми, где бы он не находился.

Через полгода по месту жительства Маши приходит повестка в суд по делу о лишении ее родительских прав. С шансами Маша пожмет плечами и на суд не придет — а зачем, она же подписала отказ от ребенка, как в просторечии зовут согласие на усыновление. Да даже если бы пришла, ничего бы не изменилось.

И...
ТАДАМ!!!
Через месяц после суда 
1. на работу Маше приходит исполнительный лист с взысканием алиментов в пользу несовершеннолетнего; (Семейный кодекс. ст. 71, п. 2)
2. за ребенком закрепляется кусок машиного жилья — и теперь продать квартиру или иное жилье Маша сможет только с согласия органов опеки, приемной семьи ребенка, если таковая имеется, и с выделением доли оному ребенку в новом жилье. Отдаленные последствия: после совершеннолетия ребенок может придти к ней жить. (Семейный кодекс, статья 71, п.4. Пока я не видела применение данной нормы к матерям, отказавшимся от детей, но 10 лет назад и алименты с них не взыскивали). 

Таким образом, кто оказывается в курсе, что Маша «родила и бросила»?
— Родственники Маши, практически в полном составе, потому что «сохранение ребенка в кровной семье» на практике означает, что опека постарается связаться со всеми, кто теоретически может забрать ребенка.
— Работодатель и коллеги Маши
— Люди, владеющие недвижимостью совместно с Машей.

Как итог, Маша стигматизирована как «мать-кукушка» и «шлюха» перед своим окружением, ее имя фигурирует в решении суда по лишению родительских прав, она должна несет финансовые издержки в соответствии с этим решением (25% от дохода в случае, если ребенок один, 33% если двое, 50% если более). Лишение родительских прав на этого конкретного ребенка не повлияет на ее родительские права на других детей, однако в случае спора об опеке с супругом суд будет учитывать этот факт и не в пользу Маши.

Ознакомление родильницы, решившей отказаться от ребенка, с обстоятельствами, перечисленными выше, может служить способом давления на женщину с принуждением забрать новорожденного из роддома. Называться же это будет «профилактика отказа», а не «выкручивание рук».

И я не упоминаю о привычке приемных родителей, для которых оформление приемной семьи либо возмездной опеки является формой скрытого усыновления шастать по аккаунтам биоматерей и иных родственников их приемных детей с целью повозмущаться «как они так могли». Некоторые, особо одаренные, копируют фотографии биологической семьи в темы на профильных конференциях. Это неизбежно приводит к риску дальнейшей стигматизации как самой женщины, так и других ее детей, которых она приняла решение воспитывать сама.

То есть предлагаемый пролайфистами вариант «роди и оставь» на практике означает, что женщина получает весь спектр обязательств, связанных с рождением ребенка: финансовые обязательства, поражение в правах распоряжаться своим имуществом, лишается права на тайну личной жизни. 

Дисклеймер.
Эта статья — в первую очередь о правах женщин. Не о детях и не об идеальном справедливом мире.

Теперь рассмотрим вариант, встречающийся столь же часто: беременность была желанная, однако либо на этапе скриннингов, либо сразу после родов у плода-новорожденного были обнаружены грубые ВПР, однозначно приводящие к инвалидности ребенка.

Ни для кого не секрет, что антиабортная пропаганда призывает к отказу от аборта по медпоказаниям, вплоть до убеждения женщин, что аборт при обнаружении у плода синдрома Дауна есть геноцид. Инфосфера полна рассказов об ужасах учреждений призрения для инвалидов, как детей, так и взрослых, шансы же на приемную семью для ребенка-инвалида призрачны. Ряд организаций, таких как Даунсайд Ап, спешат профилактировать отказ, рассказывая о возможностях реабилитации и обещая помощь*.В отличие от женщины, планировавшей отказ от ребенка на этапе беременности, женщина исходно оказывается под куда более сильным принуждением оставить ребенка в семье, нежели родив здорового новорожденного.

Родители детей-инвалидов с гневом описывают предложения отказаться от ребенка и оставить его в учреждении и даже требуют запрета на информирование родильниц о самой такой возможности. Практика предлагать отказаться от ребенка с ВПР прямо в роддоме широко распространена начиная с 70х годов прошлого века. Однако ознакомление женщины с возможностью оставить ребенка-инвалида на попечение государства имеет целью профилактику инфантицида, а вовсе не издевательство над чувствами матери. Почему это делают в роддоме? До формирования привязанности к ребенку женщина в среднем легче перенесет потерю ребенка. Даже у самой вовлеченной беременной на момент родов есть образ ребенка, а не сам ребенок. Так что при отказе это будет отказ от образа, а не от конкретного ребенка с его личными особенностями и привычками.

Что происходит дальше?

В случае, если женщина приняла решение отказаться от ребенка, она точно так же попадает на алименты, информирование родственников и работодателя о своем поступке. Она оказывается в чем-то в еще более жестких условиях, чем Маша из первого примера: алименты ребенку-инвалиду выплачиваются и после его совершеннолетия. Так же у Маши есть хотя бы теоретическая возможность дождаться, пока ребенку исполнится 18, продать квартиру и забыть о нем и его виртуальном присутствии в своей жизни уже навсегда. Выписка выросшего ребенка станет головной болью нового собственника. Жилье, закрепленное за человеком, ушедшим после ДДИ в ПНИ, да еще с признанием его недееспособным, продать без согласия органов опеки будет нельзя никогда. Это, типа, защита его прав за счет прав его матери.

Если женщина не стала отказываться от ребенка и забрала его домой, то 

1. Она оказывается полностью привязана к ребенку. 

Если Маша из первого примера, решившая таки ребенка забрать, теоретически может отдать его в ясли в возрасте полутора лет, когда выплата по уходу за ребенком станет совсем смешной, мать ребенка-инвалида такой возможности лишена: детских учреждений временного пребывания, куда бы взяли ребенка в вегетативном состоянии, с тяжелыми поражениями опорно-двигательного аппарата, тяжелыми формами умственной отсталости практически нет. Таким образом, женщина лишается возможности полноценно работать, вести активную социальную жизнь. Не на год, не на два года — навсегда, пока жив ребенок.

2. Она оказывается в полной финансовой зависимости от своего окружения: мужа либо родителей. 
Федеральная выплата неработающей матери за уход за ребенком-инвалидом составляет около 5500 рублей, региональные же выплаты, типа той, что добилась в Санкт-Петербурге Светлана Гусева, есть далеко не везде. В случае тяжелой инвалидности лицо, ухаживающее за ребенком, полноценно работать не сможет никогда. Следовательно, в старости эта женщина получит пенсию, близкую к минимальной.

Не секрет, что в большинстве случаев отцы уходят из семей с ребенком-инвалидом, брак распадается и женщина остается одна с больным ребенком на руках. Фактически не имея возможности работать, живя на социальное пособие женщина оказывается за чертой бедности. Одним из вариантов заработка для женщины, осуществляющей уход за ребенком-инвалидом остается сбор средств в социальных сетях. Однако, как и другие формы нищенства, он требует готовности к нарушению как своих личных границ, так и границ ребенка: не каждый человек готов в подробностях рассказывать о своей помощи процессу дефекации своего ребенка, описывать его физические страдания, фотографировать его во время приступов ради подстегивания сбора.

Таким образом, у женщины остается только один способ социальной реализации, в качестве матери «особого ребенка», героически преодолевающей трудности и фактически жертвующей своей жизнью ради ребенка. Так же этой цели подчиняется жизнь других членов семьи, в частности, сиблингов больного ребенка. Более того, именно полного отказа от себя и своей прежней жизни социум ждет от «настоящей матери». Это блистательно проиллюстрировал скандал вокруг статьи Катерины Мурашовой «Кинолог для особого ребенка», героиня которой максимально встроила сына в свою привычную жизнь, а не закрутила свою реальность вокруг него и его болезни.

Если со здоровым ребенком можно сказать, что женщина несет издержки ради пресловутого «стакана воды», то есть дополнительной помощи и содержания в старости, в ситуации с ребенком-инвалидом и эта опция закрыта: итогом жертв матери станет ПНИ для ребенка в тот момент, когда в силу возраста она потеряет возможность полноценно обеспечивать как его безопасность, так и безопасность окружающих, и Дом Престарелых для нее самой. В случае, если речь идет о физически сохранном, однако ментально недостаточном мужчине, женщина подвергается риску сексуальной агрессии со стороны своего выросшего ребенка. При этом применение медицинских способов снятия сексуальной агрессии у УО у нас в стране запрещено.

В случае, если в семье есть другие дети, подразумевается, что уход за особенным ребенком после смерти родителей ляжет на них. Однако эти обязанности так же чаще достаются «в наследство» сестрам, а не братьям инвалида со всеми вытекающими социальными последствиями. В случае, если речь идет о тяжелых формах умственной отсталости, сиблинги больного ребенка так же находятся под угрозой сексуального насилия с его стороны (как, впрочем, и он с их).

* В случае с Даунсайд Ап фактическая помощь оказывается до 7 лет ребенка, матерям приводят в пример людей с мозаичной формой синдрома Дауна либо с транслокацией (человек сам здоров, но вероятность рождения ребенка с СД 50%) 

Дисклеймер 1
Эта статья — в первую очередь о правах женщин. Не о детях и не об идеальном справедливом мире.

Дисклеймер 2.
Эта статья — не об изъятых детях и их родителях. Она об отказниках и потенциальных отказниках, детях, которые не нужны матери в силу разных причин.

Предположим, Машу, собиравшуюся отказаться от ребенка, просветили о юридических последствиях до родов. Какой у нее выбор?

Самое простое решение, если Маша категорически не хочет получить перечисленные выше негативные последствия от рождения ребенка и не намерена его воспитывать это

1. Не вставать на учет по беременности и родам чтобы скрыть сам факт беременности;
2. Родить ребенка без документов и покинуть роддом в первые часы после родового периода;
или
3. Убить ребенка сразу после рождения либо родив его в унитаз (некрупный новорожденный как раз влезет), либо упаковав новорожденного в мусорный мешок и выкинув на помойку.

Принятие решения об отказе от врачебного наблюдения приводит к возникновению рисков для жизни и здоровья женщины. В большей степени это касается домашних родов, которые женщина заинтересована в случае ее готовности к инфантициду провести максимально незаметно для окружающих. В случае, если женщина выбирает вариант «роды без документов», она оказывается в обсервационном отделении инфекционного роддома и рожает в окружении бомжей, проституток, наркоманок, заключенных при соответствующем отношении персонала. Так же во всех выше перечисленных случаях женщина не получает должного послеродового наблюдения.

Если же «профилактика отказа» оказалась эффективной, женщина ребенка забрала и поняла, что переоценила свои силы, у нее всегда есть возможность посмотреть «Семнадцать мгновений весны» и применить показанную там методичку. В отличие от ситуации подкидывания ребенка никаких юридических последствий в этом случае у нее не будет, доказать намеренность действий окажется невозможным как и привлечь к уголовной ответственности за оставление в опасности.

Замечу, что если мы говорим о семьях, принадлежащих к группам социального риска, появление незапланированного ребенка может в них стать той соломинкой, что сломает спину верблюда. Ярким примером подобного может служить вот эта история Как видите, результатом отказа от аборта стало изъятие из семьи других детей женщины, что не улучшило ни ее положения, ни положения детей.

Если Маша знает, что ее ребенок родится инвалидом, она может:

1. Не писать отказ, а потребовать перевода ребенка в детскую больницу. Раз в месяц навещать и приносить медсестре шоколадку. ГВ свернуть. Не тратить ни копейки на лекарства, пусть лечат зеленкой и физраствором.

2. В социальных сетях разместить фото ребенка и начать сбор на волшебную заграницу (например, на шарлатанскую клинику в Китае, где детку вылечат )

3. При улучшении состояния забирать домой, где доводить до ухудшения, вызывая Скорую в последний момент. Если физически ребенок крепкий — просмотреть «17 мгновений весны» как методичку.

4. Поместить в ДР по «трудной жизненной ситуации», каждые полгода продлять заявление. Навещать раз в месяц. 

5. В 4 года попросить руководство ДР перевести его в самый дальний ДДИ. Разместить там временно, навещать раз в полгода, заодно продлевая заявление. Дарить нянечкам подарки, тихо намекая, что Маша не против, чтобы ее ребенка «Бог прибрал». 
Желательно в период, когда Скорая до ДДИ по весенней распутице доберется за 2 суток.

Замечу, что если у условной Маши есть надежда, что здорового ребенка кто-то усыновит, тем самым сняв с нее какие-либо обязательства перед ним, то в случае с ребенком-инвалидом ей выгоднее, чтобы ребенок не был взят в семью. «За бесплатно», и я не только о деньгах, такой подарок никому не нужен, и в семью детей с тяжелой инвалидностью берут весьма специфические личности. В случае, если ребенок в ДДИ, у Маши есть надежда, что ребенок умрет и тем самым освободит Машу от каких либо обязательств.

В обязанности опекуна входит забота о материальных интересах подопечного, так что даже если он считает, что взыскивать алименты либо претендовать на квартиру материально необеспеченной биоматери своего подопечного нецелесообразно, он все равно должен добиваться выплаты алиментов и следить, чтоб ему выделили долю в случае продажи жилья. В нашумевшем случае конфликта «опекун — кровные родители» между Верой Дробинской и родителями одного из ее подопечных подоплека конфликта как раз и лежала в области материальных прав ребенка: в его правах на долю в квартире родителей.

Если аборт — это отказ от гипотетического рождения ребенка (по решению женщины он делается до 12 недель, по медпоказаниям до 22 недель), то избавление от новорожденного либо подрощенного это убийство, и негативные последствия для психики женщины куда страшнее. Более того, возможности получить профессиональную психологическую помощь у женщины в случае детоубийства нет как класса: обращение к психологу либо к психиатру чревато уже не только стигматизацей, но и вполне реальным уголовным сроком.

Но это еще не все возможные варианты... 

Практически дописав этот текст, я обнаружила, что рассуждаю с точки зрения женщины, принадлежащей к среднему классу и занимающуюся интеллектуальным трудом, для которой доход, достаточный для обеспечения как ее нужд, так и имеющихся детей, привычен. Однако стратегии обращения с неплановыми детьми (ребенка-инвалида никто не планирует, так ведь) могут отличаться, в зависимости от социальной группы, к которой принадлежит женщина.

Для женщины со средним доходом и выше, рождение ребенка-инвалида практически всегда приводит к ухудшению ее финансового положения. В тоже время для женщин, принадлежащих к малообеспеченным слоям населения, появление в семье ребенка с инвалидностью может дать дополнительный источник дохода, вполне сравнимый с зарплатой, которую бы женщина получала, работая вне дома. При наличии интернета и достаточно активных родственников и друзей так же может быть открыт сбор в социальных сетях, позволяющий в короткие сроки собрать средства, превышающие годовой доход домохозяйства в десятки раз. В тоже время эти женщины не стремятся заниматься лечением либо активной реабилитацией ребенка, так что фактически и пенсия, и социальные выплаты на ребенка, и благотворительные пожертвования будут использованы для обеспечения бытовых нужд семьи и потребностей других детей.

Наиболее вопиющие случаи использования детей-инвалидов в качестве источника заработка доходят до СМИ как сюжеты вида «Родители держали ребенка на цепи», «Родители год держали инвалида в сарае со скотом» либо в виде сетевых скандалов вокруг разворованных денег ( «Спасательная операция» , «Куда ушли пожертвования на ребенка» ) Героини подобных сюжетов практически всегда принадлежат к малообеспеченным и социально незащищенным слоям населения.

Кстати, замечу, что сбор можно открыть и если ребенок получил травму, слабо совместимую с жизнью, по вине родителей. И, при известных усилиях, собранные суммы будут превышать годовой доход домохозяйства из среднего класса. Как пример можно привести ситуацию с Василисой Сагуновой, утонувшей в Таиланде: за короткий срок семья собрала около 7 млн рублей, хотя ребенок получает лечение по полису ОМС.

Однако когда речь идет о рождении здорового ребенка, ситуация меняется. Если для женщины из среднего класса рождение ребенка-инвалида — крах всей прежней жизни, то здоровый младенец может рассматриваться как временная трудность. Для малообеспеченных и социально незащищенных здоровый ребенок слишком долго будет только «лишним ртом», требующим ресурсов и ничего не дающим взамен. О распространенности стратегии физического избавления от здоровых нежеланных и незапланированных детей мы можем судить по страницам криминальной хроники: именно эти дети упоминаются в ней как «на помойке нашли мертвого новорожденного», «в подъезде обнаружен ребенок трех лет», и «В Ярославле задержали женщину, перевозившую младенца в пакете». Так же именно эти дети становятся инструментарием профессиональных нищих. Используются, так сказать, с окончательным употреблением.

Таким образом призывы к женщинам родить и отказаться, профилактика отказов от детей-инвалидов в роддомах, сокрытие от женщин самой такой возможности как оставления ребенка на попечение государства, ограничение финальности этого отказа как снятия с себя всех обязательств перед ребенком — это один из способов репродуктивной эксплуатации и насилия. Женщину с нежеланным ребенком, с ребенком инвалидом принуждают к сползанию в социальные низы и исподволь подталкивают в инфанциду как способу избежать этой ловушки. Для этих женщин детоубийство станет способом избежать стигматизации, поражения в правах распоряжаться собственностью и заработком.

По сути, как и сто, двести лет назад женщин наказывают за последствия сексуальной жизни и внебрачного секса. И несут эти риски только они: никто не прикладывает усилий для установления отца отказного ребенка, ребенка не прописывает на его жилплощадь, не высылает исполнительный лист на его работу. В случае с ребенком-инвалидом наказание получается пожизненное, типа за бракованное потомство, хотя по факту оба родителя никак не могут повлиять на результат их репродуктивных усилий.

Не улучшает эта ситуация и положения детей, на заботу о которых якобы направлены описанные все вышеописанные практики. По факту, эти дети не нужны обществу, для спасения которого от вымирания они были рождены. Забота о «правах кровной семьи» на практике приводит к поздним изъятиям детей из неблагополучных семей, когда социальная реабилитация ребенка уже невозможна. В последние годы существует практика отправления детей, рожденных трудовыми мигрантками, написавшими согласие на усыновление, в страны, откуда они приехали, с оповещением родни о факте рождения внебрачного ребенка. Я знаю случаи, когда этих детей забирали из приемных семей, готовых их усыновить, тем самым сняв с государства обязательства по их содержанию. Подобная практика ставит под угрозу саму жизнь женщин, приехавших на заработки в Россию из государств Средней Азии, дети которых зачастую зачаты в результате изнасилования. 

При этом в атаке на права женщин смыкаются как патриоты, так и оппозиция. В частности, открытием в Кировской области беби бокса, сама суть которого подразумевает право женщины анонимно оставить ребенка, были возмущены как Уполномоченный по правам детей Павел Астахов, видящий в беби боксах нарушение прав ребенка</u></u>, так и губернатор Кировской области Никита Белых, принадлежащий к оппозиции. В представляемой ими парадигме право ребенка знать, точнее право государства взыскать с матери алименты, получается более значимым, нежели право как ребенка, так и женщиныжить.

<…>

Кто-то родит дома, «придушит пуповиной» и выкинет ребенка в помойку. Кто-то утопит в унитазе. Кто-то, по совету старших родственниц, родит в роддоме, чтоб не рисковать, заберет младенца домой и... Разденет его до гола и положит на подоконник, раскрыв пошире окно. Кто-то не будет вызывать Скорую и постарается скрыть факт получения травмы, даже если придется обратиться к медикам. Кто-то даже дорастит лет до трех, потом увезет в город подальше и оставит в первом же попавшемся подъезде. Кто-то, насмотревшись сборов в соцсетях, пойдет нищенствовать не по электричкам, а по интернету, отказывая ребенку в необходимых ему операциях и распаляя свои и чужие страсти.

Противники абортов, требующие выведения абортов из системы ОМС, мотивируя это нежеланием оплачивать убийство детей, в то же время не предлагают ввести в ОМС альтернативные средства контрацепции, которые бы женщина могла применять самостоятельно, не ставя в известность своего полового партнера. Я имею в виду в первую очередь гормональные контрацептивы, как ежедневного приема так и длительного действия и спирали. Более того, они старательно транслируют мифы об абортивном действии гормональных контрацептивов, их вреде для здоровья и неэффективности.

В тоже время в США, в которых борьба между пролайфистами и прочойс имеет длительную, иногда даже кровавую, историю средства контрацепции вполне входят в страховые планы для малоимущих. Доплата же варьируется от 20% стоимости до 50 центов (при минимальной зарплате в 7.25). То есть аборт в США не является единственным средством предохранения, которым женщина может воспользоваться без согласия мужчины, она вполне имеет возможность предотвратить наступление нежелательной беременности за счет своей страховки.

Поэтому попытку выведения абортов из ОМС под лозунгом защиты прав нерожденных, профилактику отказа от детей и борьбу за права кровной семьи в их нынешнем варианте мы можем однозначно рассматривать исключительно как атаку на права женщин.Никакой другой цели за этими действиями не стоит. Не клали ее туда.

Конец.