Органическая победа

— И вот однажды он такой приходит к отцу и спрашивает: папа, а у тебя есть валютный счет? Представляете, как мы все упали?!

Женщина находилась в состоянии предельной нервической ажитации.

И я пока не понимала почему. Пришла она с сыном, но оставила его сидеть в коридоре. Сыну было 14, звали его Дима. Ничего особо странного в том, что современный 14-летний подросток поинтересовался наличием валютного счета в семье, я не видела.

Но, может быть, Дима сам раннее компьютерное дарование, например, хакер, и провернул в сети что-нибудь связанное с деньгами и уголовно наказуемое? Тогда состояние матери более чем понятно. Но чем в этом случае могу им помочь я? Куда уместнее была бы консультация юриста…

— Мы с мужем потом долго, долго говорили. Что-то для себя поняли, что-то нет. Ему надо было бы тоже сюда прийти, но он, как я понимаю, просто испугался…

— Чего испугался?

— Что вы будете его ругать.

— Детский сад какой-то… — проворчала я себе под нос, по-прежнему ничего не понимая, и вслух, громко: — Может быть, вы все расскажете с самого начала и по порядку?

— Да-да, конечно. У нас с мужем трое детей: Саша старший, Дима средний, Лиля младшая. Мы с самого начала хотели не одного ребенка. Саше было четыре, муж его очень любил, много с ним занимался, он  военный, теперь уже бывший, но для него всегда очень много значило, что первенец именно сын, наследник. Но мы вместе решили: пора. Я хотела девочку, но муж был совсем не против и второго мальчика: чтобы они потом с Сашкой спина к спине… Ходила я вполне ничего, но вот родился Дима плохо. Роды сами по себе были тяжелые, и еще, как я теперь понимаю, наложились какие-то врачебные ошибки. В общем, он сам не дышал, его реанимировали, после три недели держали в таком специальном аппарате. Потом отдали мне — сам желтый и какие-то синяки по всему телу. Глаз почти не открывает, однако сосет усердно. Мы его, конечно, всячески выхаживали, лечили. К году огляделись, Дима не ходит, когда сидит, заваливается, игрушками почти не интересуется, проконсультировались с очень известным в городе неврологом. Вот он-то нам и сказал: ну а чего вы хотите, это же органическое поражение головного мозга.

Я спросила: а что это значит? Что с ним, что со всеми нами теперь будет-то?

Он говорит: точно вам никто сказать не может, но развитие, конечно, будет страдать. В той или иной степени. Коррекция, развитие навыков возможны. Но особо не обольщайтесь. И никогда никого не спрашивайте: доктор, а он будет нормальным? Занимайтесь ребенком и учитесь жить с тем, что есть.

Я рассказала мужу. Он стал как туча. И спрашивает: то есть он у нас будет дураком? Органическим? И требовать, как с нормального, с него никогда нельзя будет? Я говорю: похоже на то. Он еще минуту посупился, а потом и говорит: тогда так. Мне с дураком, с которого спросить нельзя, делать нечего, но и бросить, раз уж ты его родила, нельзя. Так что давай я буду плотно Сашкой заниматься, а ты уж с этим как-нибудь.

Я вам даже и сказать не могу, как мне стало больно и обидно. Но я тогда не заплакала, не закричала. Просто повернулась молча и ушла. Муж мне теперь только объяснил: он в тот момент сам был в шоке, не знал, что делать, как в голове уложить, ему хотелось убежать, спрятаться, и от испуга он такое и сморозил.

— Пугливый он у вас какой-то, — язвительно заметила я.

Женщина кивнула.

— А я ничего тогда не сказала, и так это и осталось. Но дело было в том, что я-то своего мужа очень сильно любила и даже за такое не могла на него долго обижаться. И все это я перенесла на самого Диму.

— То есть Дима почти с самого начала был вам в тягость?

— Да, можно сказать и так.

Дальнейшее я в общем-то уже могла себе представить и без ее рассказа. Но оставался вопрос: при чем тут валютный счет?

Однако я же сама сказала ей: по порядку.

— Дима рос, по сравнению с Сашей у него все было слабо и с задержкой. Пошел в полтора. Заговорил после трех. Пирамидки вообще не собирал. На площадке лазить боялся. С детьми почти не играл. Смотрел все время в землю, себе под ноги. Я даже в какой-то момент подумала про аутизм, тогда об этом как раз много писать начали. Мне ведь честно говорить?

Я энергично кивнула.

— На самом деле мне тогда даже хотелось, чтоб он аутистом оказался — это вроде как модно стало и как бы даже интересно, все об этом пишут, говорят. Но врач мне четко сказал: никакого аутизма, ЗПР на фоне органики.

Но в садик во дворе он в четыре года пошел и никому там ничем не мешал. Одевался только долго и не танцевал на занятиях. Не то чтобы отказывался, а просто был слишком неуклюжим и движения не мог повторить.

Я мужу сказала: так не честно, тебе Сашка, а мне? Он сказал: ты права, давай еще попробуем, вдруг девочка родится тебе на радость. И родилась Лиля. Наше солнышко.

В год перед школой мы с Димой к вам приходили. Он тогда ни букв, ни цифр не знал, и как будто и не мог их запомнить. Я хотела узнать, как в спецшколы попадают, а вы что-то у него спросили про зверей и круглые предметы, что-то у меня, а потом сказали: да у него нижняя граница нормы, спецшкола от вас никуда не денется, попробуйте сначала в обычную, дворовую, ищите учительницу, внешне похожую на травоядную рыбу, например, карася. Мы точно такую и нашли. Я ей сразу честно сказала: у него органическое поражение. Она спросила: а сидеть-то он тихо может? Я говорю: да сколько угодно! А она: а деткам другим не будет мешать заниматься? Я: да ни в жизнь! Она: ну тогда все нормально, посмотрим, как дело пойдет. И дело пошло вполне себе хорошо, низкий ей, Валентине Николаевне, поклон. На уроках он сначала писать не успевал, но она ему потом дописать давала, и тройки у него всегда выходили, даже без особых проблем.

— Дима общался с другими детьми?

— Он ни с кем не конфликтовал. Его дразнили, да, я это потом уже узнавала, но он не жаловался, не отвечал, почти никак не реагировал, и им просто скучно становилось, и они переставали. В пятом классе он сначала жутко съехал по учебе, я даже опять начала о спецшколе думать, но потом как-то выровнялось все. И вот тогда же он попросил айпад.

— Как Дима вообще проводил свободное время? С кем он общался?

— Он всегда дружил с бомжом Матвеем. Я дико злилась, запрещала, а муж сказал: оставь его, надо же ему с кем-то… То есть этот Матвей никакой не бомж на самом деле, у него в хрущевке напротив нас на первом этаже квартира. Он живет один, наверное, умственно отсталый, но вполне как-то справляется. Бутылки собирает, какое-то тряпье, цветы, бывает, сажает, собак бродячих приваживает. Как-то, когда Дима еще маленький был, построил ему такой домик из фанерок — пилил что-то, сколачивал. Дима с ним всегда хорошо ладил и долго беседовал.

— А брат и сестра?

— Сашка Диму до недавнего времени просто презирал. А Лиля у нас имитатор — она, как и я, как бы всегда жалела его, но с такой, знаете, ноткой брезгливости. Ну, теперь-то все не так.

— Что изменилось? Он попросил айпад — зачем?

— Сказал: фотографировать. Но у него уже был фотоаппарат-мыльница, его Лиле купили, а она ему отдала, потому что снимала телефоном. Он сказал: мне  фотоаппарат не подходит, — и ничего больше не объяснил.

Муж сказал: да у меня у самого этого айпада нет, обойдется. В школе разобьют, отнимут, деньги на ветер. Но бабушка с дедушкой сказали: у вас и так парень всегда в загоне, в кои-то веки раз попросил чего, имейте совесть, мы тоже денег дадим, а у него день рождения. Купили ему относительно дешевый (ну сами понимаете, их дешевых-то и не бывает) айпад. Матвей научил Диму, что надо обмотать гаджет синей изолентой: смотреть страшно, зато никто не позарится.

И вот он куда-то ходит, что-то фотографирует, а что, зачем — мы не знаем. Лиля как-то посмотрела у него снимки — говорит, идиотизм какой-то, вроде как он землю фотографирует и ноги там. Ну, как смотрит, так и фотографирует. Не мешает никому и ладно, мы уж привыкли.

Потом Лиля говорит: мама, а у него вроде уже другой айпад-то. Я поглядела, лента та же намотана, говорю, да у тебя вечно глаза завидущие, померещилось.

А еще некоторое время спустя однажды Сашка за ужином нам и говорит: мама, папа, я вот давно хотел вам сказать, что мы все Диму зря недооцениваем. Каждый человек — это личность и ценность, и если он чего-то там не умеет или не понимает, это не значит, что он — второй сорт. Мы с мужем чуть не прослезились от умиления: надо же, как наш старшенький над собой вырос. Но потом увидели, что и у Лили презрения к Диме как не бывало, и даже наоборот, она к нему чуть ли не подлизывается.

Я сидела как на иголках, ибо история оказалась намного интереснее, чем я предполагала вначале. Что же там окажется дальше? И может быть, все-таки — консультация юриста?

— Ну и при чем тут все-таки валютный счет? — не выдержала я.

— Вы в современных социальных сетях разбираетесь?

— Совсем нет.

— Вот и я — плохо, только «ВКонтакте» пользуюсь. В общем, у Димы там где-то, в какой-то современной сети давно есть страница, или аккаунт, или как там это называется. И он выкладывает там свои фотографии. Только на одну тему.

— Какую же?

— Он фотографирует ноги людей, едущих в питерском метро. Ну вот понимаете, те, которые напротив вас сидят на скамейке.

— Поняла.

— Я видела теперь уже эти фотографии, они потрясающие. Там целые истории. Иногда плакать хочется, иногда смеяться, целый мир и целая гамма чувств. Одиночество, любовь, нетерпение, детские ножки, ноги стариков, подростки в этих огромных кроссовках, девушки на шпильках.

— Вот почему ему нужен был именно айпад.

— Да. Он сидит напротив и как бы читает или смотрит в него. И никто не видит, что он снимает. У него какое-то огромное количество подписчиков. Ему давно ставят туда платную рекламу. Обувь, аксессуары и не только. Он уже выполнил несколько заказных фотопроектов, один прямо от метрополитена. За это ему тоже неплохо заплатили.

— Как он получал деньги?

— Через Матвея. У него есть пенсионная карточка, туда и переводили деньги, а Матвей отдавал их Диме. Он купил Матвею дорогой аквариум с рыбами (тот давно мечтал), себе новый айпад, и давал деньги нашему студенту Сашке, которому денег всегда не хватает, и Лиле, взяв с них обещание, что они не расскажут родителям.

А теперь всю эту его штуку с потрохами и особенно идеей хочет за валюту купить какая-то зарубежная корпорация — то ли обувная, то ли как-то с обувью связанная.

— Так. А ко мне-то вы зачем? Я ничего не понимаю в валютных операциях.

— Как нам теперь ему сказать?

— Что сказать?

— Ну вот все то, что мы теперь поняли.

— Так и скажите, как вы мне сейчас рассказали. Только начните с самого начала, вот с этого вашего трусливого мужа и гордой вас.

— А это его не травмирует?

— Что?!

— Поняла. Какие же мы были идиоты…

— Других родителей у Димы не было и не будет.

— Вы с ним поговорите?

— Почему бы и нет?

* * *

Дима смотрит в пол и ни на кого не держит зла.

— Наверное, мне даже повезло, что на меня никто внимания не обращал и я мог ходить где хочу и делать тоже. Если бы они меня там как-то развивали или водили куда, я бы ничего не смог.

— Ты, безусловно, прав. Но теперь они многое пересмотрели.

— Главное, чтоб не взялись воспитывать, — усмехается Дима.

— А ты их любишь?

— Не знаю. Маму, наверное, да.

— Ты действительно хочешь продать эту свою штуку?

— Да, конечно. Очень большие деньги дают, хватит Сашке квартиру купить и еще останется.

— Не жалко?

— Не, мне уже и надоело, на самом деле. Я себе уже новую вещь придумал. А спросить можно?

— Конечно.

— Мне уже в трех местах сказали, что возьмут меня на работу, когда я вырасту. Врут? У меня же органическое поражение…

— Нет. В будущем личный взгляд на мир будет важнее оценок за среднее образование. Те, кто тебя позвал, это понимают.

— Спасибо. Я вам пока не скажу, что я новое придумал, ладно? Вы не обидитесь?

Катерина Мурашова