«Никакой он не дурак». Что такое дислексия и почему дети не могут читать

«Не может даже списать нормально»

В два года Александра не говорила ни слова. В четыре ей поставили диагноз «дислексия». В 12 диагностировали дискалькулию и дисграфию. В 19 лет она выиграла олимпиаду по истории и поступила в МГУ без экзаменов.

— Я знаю правила, но все равно пишу с ошибками, — рассказывает Александра. — Могу не увидеть заглавную букву или перепутать буквы. Например, «е» и «и»: едем или едим? Вот мои родители никогда не знают, ем я или еду.

На практике дисграфия выглядит так: Александра пишет текст. Проверяет — ошибок нет. Сдает работу учителю — учитель находит ошибки. «"Я даже проверять не стану. Здесь сплошные ошибки. "Два", — учитель возвращает листочек обратно. "Вот дура, — слышится с задней парты. — Не может даже списать нормально!

" От обиды в горле встает ком. Как же так! Ведь все было правильно. Где ошибки? Неужели я и в самом деле дура?» — так Александра описывает детство в одном из своих рассказов. Его опубликовали в группе Ассоциации родителей и детей с дислексией в фейсбуке. Сейчас в этой группе каждый день появляются посты о том, что такое дислексия и как ее скорректировать. Когда Александра училась в школе, ассоциации еще не было.

— Учителя в школах не хотели вникать в ситуацию. Им это неудобно, неинтересно и не нужно, — рассказывает Анна, Сашина мама. — Когда Александра пошла в первый класс, мне позвонили через месяц. Потребовали отдать ее в школу для недоразвитых детей. Для государства мы не существовали. Нам сказали: «Вам нужно заниматься с логопедом. Но логопед в поликлинике вами заниматься не будет».

На проблемы с письмом накладывалась дискалькулия — проблемы со счетом: пять плюс три у Александры может быть восемь, десять или двенадцать. Ей пришлось сменить три школы, два раза пройти четвертый класс, заниматься с репетитором-дефектологом и поднимать самооценку на занятиях с психологом.

Фото: Татьяна Хессо для Сноб

Александра Шишмарева

Когда Александре было 12, она занималась с петербургским психологом Еленой Чесноковой, которая одной из первых в России стала применять американские методики коррекции дислексии. Для Александры она разработала индивидуальную программу. На коррекцию дисграфии ушло около десяти дней. На занятиях Александра, в числе прочего, лепила алфавит из пластилина, тренировала навыки чтения и делала упражнения на координацию движений.

— В том возрасте, в котором хорошо бы диагностировать дислексию, ребенок ничего не может сделать сам. Он не понимает, что у других может быть по-другому. Мне даже в голову не приходило, что мой сосед по парте может не делать ошибки, которые делала я, — вспоминает Александра.

Диспраксия скорректировалась сама. Чтение автоматизировалось во время учебы в школе. На семейном совете решили не тратить время на коррекцию дискалькулии — это отнимет слишком много сил, проще ходить с калькулятором. Последние два школьных года Сашу готовили к ЕГЭ. Она сдала экзамен по русскому на пятерку, но дисграфия до сих пор остается ее главной проблемой: чтобы написать СМС, Александре нужно приложить больше усилий, чем большинству людей.

— Мне кажется, что дислексия — не болезнь, а дар. Он связан с определенными трудностями в обучении, но в нем есть и положительные стороны. Например, у меня хорошая память. В основном краткосрочная, но тем не менее я могу запоминать большой объем информации.

Первую сессию Александра сдала на пятерки с одной четверкой. Преподаватели в МГУ не знают о ее особенности.

«Заставь одноногого прыгать»

Саше 13 лет. В шесть ему диагностировали дизартрию, которую удалось преодолеть при помощи логопеда. Эта же логопед скрыла от Сашиных родителей, что у него дислексия.

— Полагаю, не говорили, поскольку не знали, что с этим сделать. Потому что, если ты поставил диагноз, нужно предложить решение, а его у этих людей не было, — рассказывает Сашина мама, Светлана Дорофеева.

Трудности в обучении с приставкой дис- (дислексия, дискалькулия, дисграфия) не связаны с проблемами умственного развития. Но они часто сопровождаются нарушениями пространственного восприятия, что приводит к плохому почерку. Дети не отличают заглавную «З» от заглавной «Е», пары б/п и д/т и даже после сотого объяснения пишут «Классная радота».

Еще два года назад Саша, несмотря на всю свою сообразительность, не мог написать без ошибки ни одного слова. Учителя и родители думали, что он ленится или делает назло, и ругали его за это.

— Но это все равно что заставлять прыгать человека со сломанной ногой, — объясняет Светлана. — К четвертому классу проблема была уже очень большой. Он не хотел идти в школу, заболевал и не хотел выздоравливать. Одноклассники начали травить его. Это было просто чудовищно!

Светлана занималась с сыном часами, но все без толку. В конце концов одна из учительниц сказала ключевое слово: дислексия. Светлана начала искать информацию.

Лингвист по образованию, она знала теорию языка. Оставалось изучить психологические, физиологические и нейрофизиологические основы. Результатом трудов стала «условно идеальная модель» процессов, происходящих в мозге и необходимых для успешного чтения и письма. Светлана соотнесла эту модель с тем, что было у ее сына, и приступила к активным действиям. Три недели Саша занимался дома с мамой: 12 раз в день по 5–10 минут каждый час без выходных и перерывов. Чтобы соблюдать график, заводили таймер.

— Ребенок с дислексией не может долго удерживать внимание, выполняя задания, связанные с чтением и письмом. Для него это слишком энергозатратно. До тех пор, пока действия не станут автоматизированными, упражнения с такими детьми нужно делать короткими циклами, но часто.

После интенсивного курса Саша написал небольшой текст: «Дислексия и дисграфия — это когда ты хочешь писать аккуратно и грамотно, но у тебя это не получается, и ты никому не можешь объяснить почему. С этим можно справиться, если делать специальные простые упражнения. Подтверждаю своим опытом. Саша».

Решив проблему своего сына, Светлана захотела помочь другим детям с дислексией. Но, чтобы ее методику могли применять другие специалисты, нужны научные исследования. Так Светлана стала аспирантом и стажером-исследователем в Лаборатории нейролингвистики.

— Проблема образования детей с дислексией касается не только их самих и их родителей. Эти дети могут стать полезными обществу взрослыми, многие из них талантливы. Но если их десять лет ругать и унижать... Ну, кто-то вырастет сильным. Большинство же станут озлобленными, пассивными и подавленными. Детям с дислексией нужна система решений.

«Детям не хватает воздуха!»

Мария Пиотровская — внучка востоковеда Бориса Пиотровского, дочь востоковеда и директора Эрмитажа Михаила Пиотровского. Она и сама получила диплом арабиста, но дважды круто изменила жизнь: сначала ушла в банк, потом — в благотворительность: у ее дочери тоже дислексия.

— Школьные учителя ничего не понимали. Дочка читала медленно — заставляли читать чаще. Это вызывало у нее только головную боль, раздражение и нежелание читать вообще.

В Евросоюзе тетради детей с дислексией помечают специальными наклейками, чтобы проверять их письменные работы по-другому. Российское образование таких детей игнорирует. В идеальном мире все дети попадают к логопеду на диагностирование, а в каждой начальной школе работает дефектолог, нейропсихолог и логопед. В реальности обеспечить полный набор могут только частные школы.

В 2016 году Мария Пиотровская основала Ассоциацию родителей и детей с дислексией. Ее участники хотят добиться того, чтобы всех детей при поступлении в школу проверяли на дислексию.

— В России есть замечательные специалисты по дислексии, — говорит Пиотровская. — Они провели много исследований и предложили несколько решений, но на практике, увы, мы так и не смогли найти площадок, где бы их разработки применялись.

Пиотровская уверена: в каждом регионе нужны специальные центры, где детям с трудностями в обучении помогут решить их проблемы, а учителей и логопедов научат работать с такими детьми. Ассоциация ведет переговоры сразу с несколькими регионами, но пока откликнулась только Чечня: местные учителя, логопеды и школьные психологи прослушали курс повышения квалификации в Грозном. Сейчас там каждый ребенок поступает в школу с заключением логопеда и психолога, затем специалисты снова проверяют его каждые полгода, а во втором классе делают итоговое заключение.

— Эти заключения нужны, чтобы учитель понимал, что у ребенка есть особенности развития. Что никакой он не дурак и что это не проблемы воспитания, — объясняет Маликат Маздаева, логопед одной из детских поликлиник Грозного.

Раньше логопедические заключения выдавали по всей стране. Потом многие региональные фонды ОМС сократили или полностью прекратили финансирование логопедов. Хотя ситуация становится только хуже.

— Число детей с проблемами в обучении растет во всех странах, — объясняет профессор Татьяна Ахутина, заведующая лабораторией нейропсихологии на факультете психологии МГУ и попечитель Ассоциации. — Учителя с этим не справляются. Бессмысленно говорить им, что они должны лучше учить — нужна специфическая помощь. Чем раньше ребенок начнет работать над проблемой, тем быстрее он ее преодолеет. Если заниматься два раза в неделю и делать специальные задания, можно скорректировать дислексию за восемь-девять месяцев.

Основные причины трудностей в обучении — генетическая предрасположенность, проблемы внутриутробного развития, неврологические патологии, стрессы, плохая экология и чрезмерная нагрузка. Мода на раннее образование — это для детей скорее плохо, чем хорошо, считает старший научный сотрудник лаборатории нейропсихологии в МГУ Екатерина Матвеева.

— Приходит на прием к неврологу ребенок с синдромом дефицита внимания и гиперактивностью. Он ходит в садик Монтессори, на танцы, в бассейн и театральную студию, а по выходным в Пушкинском музее замечательная программа для детей. Свободное время у ребенка начинается после шести вечера. Мама жалуется, что в шесть часов вечера что-то он не очень спокойно сидит за столиком и не хочет делать аппликацию. Дети перегружены: школа, кружки, секции, занятия с репетиторами. Стоит только чуть-чуть разгрузить ребенка, дать ему воздухом подышать, у него и чтение автоматизируется, и математика улучшается. Детям не хватает воздуха!

— Стандартную школьную нагрузку на период интенсивной коррекции надо снизить обязательно, — согласна Светлана Дорофеева. — Детям с дислексией вредно «просто переписывать» тексты. Им вредно создавать условия, в которых они снова и снова сделают ошибки. Но не заниматься с ними все равно нельзя, потому что они на многое способны. Лучше всего, если упражнения будут посильными, но в зоне ближайшего развития. Не отчаивайтесь и верьте в ребенка, это важно! Мотивируйте, поддерживайте, направляйте. Любите его искренне, всегда и любым. Очень важно бережно относиться, поддерживать ровное, хорошее эмоциональное состояние. Нельзя ребенка две недели тренировать, а потом наорать на него — все рухнет. В первую очередь снимите с него претензии. Поймите: ему нужна помощь.