Несчастье материнства

Случай из практики

— Я к вам пришла за помощью.

— Ага, — я киваю. Ко мне в кабинет редко заходят просто поболтать. Хотя и такое бывает.

— Я хочу, чтобы у меня с сыном были теплые доверительные отношения, чтобы мы с ним были друзьями, понимали друг друга.

Но у нас как-то совсем ничего не получается. Я думаю, я что-то делаю не так. Вот, пришла с вами посоветоваться.

Это клише. Я его тысячу, наверное, раз слышала, прямо вот слово в слово. В нем нет ни смысла, ни толку, ни содержания. Интересно, что у них происходит на самом деле? Сдается мне, что ничего хорошего. Что-то у нее такое в лице…

— Сколько лет вашему сыну?

— Пятнадцать.

Поздно. Совершенно неподходящий возраст для установления «теплых и доверительных».

— Ваша семья — это вы, ваш сын…?

— Все, мы вдвоем. Была еще моя мама, она умерла три года назад.

— Почему вы пришли одна? Он отказался идти?

— Нет, я Роде даже не говорила, что к вам иду. Я хотела сначала сама.

— Расскажите о вашем сыне Родионе. Откуда он у вас взялся, какой он, как он развивался.

— Я хотела ребенка. Я была замужем, неудачно, развелась, детей не было. Я почему-то хотела именно сына, не дочку. И вот — он у меня появился, и это было счастье. Он был такой красивый, так трогательно разевал ротик, махал ручками, ножками…

— Родион родился неврологически здоровым? Что говорили врачи?

— Да, у нас никогда особых проблем со здоровьем не было. Он хорошо ел, хорошо спал, развивался абсолютно по возрасту, прямо вот по их врачебным таблицам. Когда что положено начать делать, он тогда и начинал. Сплошная радость. Он спал тогда вместе со мной на нашем широком диване и так всегда возился где-то у меня под рукой, устраиваясь на ночлег, как маленькая теплая зверюшка. Это было так здорово…

Женщина стерла пальцем слезу, навернувшуюся, должно быть, от счастливых воспоминаний.

— А характер?

— О, Родя всегда, чуть ли не с самого начала, был очень упрямым. Даже в два года. Вот если ему что-то надо — вынь да положь. Орал как пожарная сирена.

— А вы?

— Ну, я тогда как-то справлялась. Отвлекала его, объясняла. Предлагала что-то другое. Мама моя (она тогда была жива и мне помогала) очень хорошо с ним договаривалась. А потом он с садик пошел.

— Как было в садике?

— Все нормально. Он, в отличие от других детишек, не истерил на входе, спокойно меня отпускал и там все делал, как положено: сам ел, одевался, раздевался (дома с этим могли быть проблемы). Иногда воспитатели жаловались, что он балуется, дерется, отнимает у детей игрушки. И вот странно: одна воспитательница жаловалась часто, а другая — никогда. Я даже специально спрашивала у второй: «Дерется? Отнимает?» — «Нет, не замечала такого. Да у меня и не забалуешь!»

— Вы сделали вывод?

— Да, конечно. Отдала его в первый класс к той учительнице, которая считалась строгой, но справедливой. И все было прекрасно. Он не особо любил учиться, но с программой справлялся, делал у нее же уроки на продленке. Учился на четыре и пять. Хорошо и охотно решал задачи по математике, учительница даже давала ему карточки повышенной сложности и говорила мне, что ему, вообще-то, показана школа математического цикла. Про характер говорила так: «Хулиганистый, но твердую руку понимает. В пятом классе будьте внимательны». Как в воду глядела — в пятом классе все рухнуло.

— А дома вы в это время как? Все «договаривались»?

— Знаете, по-разному, увы. Когда-то было хорошо, мы просто душа в душу с ним жили, когда-то ссорились ужасно, я не сдерживалась, обзывала его, могла даже подзатыльник дать — все больше из-за школы, из-за уроков. Как раз тогда я в последний раз пыталась устроить свою личную жизнь. Родя моего мужчину не принял категорически. Так прямо и говорил: «Мама, он — козел, неужели ты не видишь?» В общем, у нас не сложилось. Он мне как-то, разозлившись, сказал: «Твой сыночек сидит у тебя на шее, кому нужна женщина в хомуте?!»

— Это пятый класс? Что было дальше?

— Я понимала, что из этой школы надо уходить. Предложила ему подготовиться в математическую. Он согласился, занимался с учителем, поступил в шестой класс. Сначала ему там все нравилось, он успевал по математике (там это главное), а потом как-то постепенно все опять стало портиться. Учителя мне говорили: мы в нашей школе не склонны никого заставлять учиться. Хочешь — учись, не хочешь — вон дверь.

— Когда его выгнали?

— После седьмого класса.

— Где он теперь?

— Числится в дворовой школе, в девятом классе, но почти туда не ходит. Я думаю: хоть бы доучился девять классов, получил хоть какой аттестат…

— Ваши отношения?

— Ужасные! — она заплакала. — Я пытаюсь заставить его учиться, ходить в школу, делать уроки, он мне хамит, может матом послать, говорит: ты обязана меня до восемнадцати лет кормить. Я уже была у психолога, она сказала: надо сказать ему о моих чувствах. Я сказала. Он ответил: это твои проблемы, а меня оставь в покое. Недавно я отобрала у него планшет (он там все время играет или общается с кем-то, даже за столом, когда мы вместе сидим, и ночью, а потом спит до трех часов дня), он меня толкнул, я упала…

— Приведите ко мне Родиона.

***

Высокий, полноватый, неуклюжий, настороженный.

— Родя, какие у тебя планы? Чего ты хочешь?

— Не знаю. Ничего. Меня все устраивает.

— И отношения с матерью?

— Пусть она отстанет и все.

— У тебя есть друзья?

— Да, конечно.

— Что вы делаете вместе?

— Общаемся, ходим, в компьютерные игры… Не знаю.

— А у мамы?

— Что — у мамы?! (вообще не понял вопроса).

— У нее есть друзья?

— Откуда я-то знаю?! Есть подруги.

— Тебе хочется возвращаться домой?

— Когда она там — не хочется! (радость, оживление — его поняли) Она же сразу прикапываться начнет. Когда ее нет — тогда да.

— Ты можешь ударить женщину?

— Да. Если очень достанет. А чего? У нас — равноправие.

— Еще раз: как ты хочешь провести жизнь? На что ее потратить? Подумай. Что тебе самому хотелось бы в ней делать?

— Ну… я бы хотел iPad Air… жить где-нибудь в отдельном доме…

— Делать-то при этом — что?

— Не знаю… Ну, чтобы денег много зарабатывать…

Интересно, когда, в каком возрасте в современном общественном сознании подросток превращается из объекта (он жертва родительских ошибок, его неправильно воспитывали) в субъект (он сам отвечает за то, какой он и что делает)? Когда в уголовном праве — это я знаю, а вот во всех этих журнально-психологических выкладках и в головах почтенных обывателей — когда?

***

— Не будет «теплых доверительных отношений», увы, — говорю я матери. — Проехали.

— Да я сама понимаю, — она опускает голову. — Но что-то же сделать еще можно?

— Ваша текущая задача — попытаться уберечь Родиона от колонии и криминала, а также не допустить его превращения в хикикомори, компьютерного сидельца-игральца. Кормить-одевать до восемнадцати действительно обязаны. Но не более того. Вы его еще любите?

— Не знаю. Теперь, после всего — не знаю, — не поднимая головы.

— Вот и он — после всего — не знает. И не надо притворяться — перед собой в первую очередь. Освободите себя и Родиона от своих клише и фантазий, перестаньте трепать нервы вам обоим. У него отсутствует прогностическое мышление. У вас оно должно быть. Но не в виде страхов и наездов, а в виде четкого плана. Сообщаете, что совершили много ошибок и сожалеете об этом. Вешаете на стенку лозунг из Аркадия Гайдара: «Нам бы день простоять, да ночь продержаться — до подхода Красной Армии». И календарь на три года — там будете, как в тюрьме, дни зачеркивать. Объясняете персонажу: до армии, пока он учится, вы его кормите. Выгоняют из школы — идет работать. Все равно куда, куда возьмут. На видное место кладете телефон участкового милиционера — профилактика агрессии. Если что — звоните не думая (поговорить с дядькой можно заранее). Объясняете, что пока Родион служит в армии, вы продаете свое жилье и покупаете себе квартиру и ему квартиру или отдельную комнату, как выйдет по деньгам — туда он из армии и вернется. И будет жить так, как сумеет — вы сделали все что могли, и тут еще раз признаете, что наверняка оба уже наделали ошибок, но что ж — все мы не роботы, а живые люди. Хотели-то вы хорошего, и жизнь ему подарили, а попытка всегда лучше ее отсутствия. И все — отползли и затихли. Такие персонажи часто жутко трусливы («молодец против овец, а на молодца и сам овца»), есть шанс, что испугается. А не испугается — все пойдет по озвученному плану.

— Я попробую… спасибо…

— Пробовать нет смысла. Либо да, либо и начинать не стоит. И не забудьте — вы эти три года не сидите-ждете, что будет, а живете своей нормальной жизнью: дружите, творите, развлекаетесь, если получится влюбиться — прекрасно.

***

Испугался, как я и предполагала. Мальчишка-то получился слабенький, с высокой напряженностью потребности, а фрустрацию почти не держит. Мать с этим вообще не работала, только поощряла изъян. Если попадались «жесткие» люди (одна из воспитательниц, первая учительница) — все шло хорошо. А как ответственность на нем самом — все проваливалось.

Почувствовав в матери неожиданный стержень, «прокачав» ситуацию и уверившись, что это «всерьез и надолго», что от него действительно отстали (скорее, «на него плюнули»), и относительно него действительно «есть план», весьма нелицеприятный, Родион тут же струхнул, стал ходить в школу, что-то досдал, потом попросил деньги на дополнительные занятия, чтобы сдать экзамен по русскому языку (математика в дворовой школе сложностей не представляла). Мать сначала сказала, что не верит (были нехорошие прецеденты), потом согласилась давать деньги на каждое занятие с контрольным звонком: «Я уже там, деньги отдал».

Последнее, что я о нем слышала — учился в кулинарном училище, причем пошел туда по собственному выбору (с детства любил помогать бабушке на кухне, и неплохо получалось). А что? Хорошая, нужная специальность, все люди любят хорошо поесть.

Источник