Дополнение к статье "Почему мы болеем?"

Что может быть лучше конкретного примера!

29.06.2007 [пре]вращения с Мариной Корсаковой
Душа и тело

Когда меня спросили, нет ли у меня клаустрофобии, я не поняла. Серый пластик томографа в десяти сантиметрах от глаз уточняет целесообразность вопроса. Ужас сковывает мышцы шеи и затрудняет дыхание.

Лежать, не двигаясь, 20 минут. А вдруг ногу судорогой сведет, со мной такое бывает?... И как это - лежать неподвижно, не зная, сколько прошло, а сколько осталось? Буду считать до тысячи двухста. Господи, как только Влад Дракула спал в гробу?...

...13... 14... Зачем мне, собственно, знать, что со мной? Со всеми все одно и то же. Жизнь - тропинка от рожденья к смерти, смутный, скрытый, одинокий путь. Нет, мне, конечно, больно, а чтобы устранить боль, нужно узнать причину боли. Но ведь как страшно узнать неустранимую... 45... 46... По сути, боль - это вообще ерунда. А самое главное препятствие на пути к всеобщему благоденстивию - это страх. Мы родились, чтобы преодолеть свой страх. С этой точки зрения, я - самая мужественная девочка на свете. Я не воевала в горячих точках, не рожала детей, не занималась экстремальным спортом и криминальной журналистикой. Но я смертельно, леденяще, искрящее, у-жа-са-ю-ще боюсь всего на свете, связанного с болями, болезнями и врачами, от иголки в палец до посветить в глаз лампочкой. А я пришла на томографию... 68... 69... 70... Мне, конечно, сейчас скажут какую-нибудь гадость. У меня, конечно, сейчас найдут какие-нибудь страшные вещи. С другой стороны, я представляю себе худший из возможных исходов - неприятная, но не инновационная операция, значительный период реабилитации.

И, вроде бы, все. Ах да, потом всю жизнь придется ходить в бассейн. Ну и что?... 91, 92... Все равно буду через полгода живая и красивая. А за это время выпью столь горькую чашу скорбей и преодолений, что наговорю на диктофон, в конце концов, удивительно мудрую и светлую книгу, которая принесет мне Нобелевскую премию по литературе. Я же всегда мечтала о Нобелевской премии по литературе. И получится, что все сложилось исключительно удачно, а не будь у меня больной спины, не сложилось бы, и сидела бы я, как дура, без премии. 124, 125. И Нобелевскую лекцию тоже наговорю.

В общем, все будет хорошо. Я же всегда боялась, что со мной произойдет что-то ужасное, и я стану инвалидом. А страхи опасны, чем большей мыслительной энергией мы их кормим, тем чаще они сбываются. Я кормила большой ложкой, я вообще не жадная. Хорошая, милая и не жадная. Только очень, очень, очень трусливая, маленькая, слабая, и у меня, кажется, ногу судорогой сейчас сведет. 265, 266... 267... А больше не буду бояться. Потому что страх перед падением можно излечить только падением, и теперь я смогу думать, что все уже произошло, но мне повезло, и я выкарабкалась, а больше ничего такого не будет. И стану жить спокойно. 372, 373... А не будь у меня больной спины, тряслась бы всю жизнь. Как дура.

...404, 405, 406... Нет, если немного пошевелить, не сводит. А им, наверное, все равно не слышно, если кричать. Господи, уже 406 секунд я страдаю от страха, что произойдет то, чего может и не произойти, и никаких контрмер мне все равно не предпринять. Я мыслями подаю команду нервам: судорога! А в жизни я подаю команды: "Непонимание!", "Невнимание!", "Несовпадение!", и математически невежественные обстоятельства, не понимающие знака, а фиксирующие только модуль, спешат подстроиться. "Хочу", "не хочу"... да плевать им. Ты пульсируешь страхом, вербально оформленной вспышкой "Болезнь", "Потеря", "Трагедия", а они ее фиксируют и реализуют. Приносят на блюдечке. Ты говоришь - "Жизнь, ты чего, совсем идиотка? Тебе же говорили "Не хочу неудачу, не хочу неудачу, не хочу неудачу...", а ты-ы?!"... А она робко жмется в уголок в своих цветастых юбках, и отвечает: "Да я так как-то слышала много раз - неудача, неудача... а что ты там еще говорила, я не поняла..."... 465, 466...

Вот так. Не будь у меня больной спины, я бы тянула эту волынку вечно. Ведь чтобы сформулировать некоторые очевидные вещи, нужно обязательно попасть в томограф.

489, 490, 491, 492... Может, и не сведет. Бедное, господи, бедное мое тело, что же ты... что же я... как мать, у которой двое детей, один любимый, а другой так, по боку. Почему у меня Душа вечно умыта и причесана в бантик с рюшами, а Тело носится по двору в рваных сандаликах и режет подошвы бутылочными осколками? ...519, 520... Я бы на его месте еще и не такое бы вытворило. Вытворила. Я бы сказала "Ты мне не мать, раз ты меня не любишь, и не заботишься обо мне, и я пойду к кому-нибудь другому!" Ой, не надо думать про такое в томографе. Я же буду плакать, а плакать в томографе - это пошло. Черт, а где мне еще думать, если не в томографе? Если только в томографе, черт его дери, выясняется, что во всех остальных отсеках пространства я думала какую-то чертову хрень? Тихо. Не надо. 501, 502. Я исправлюсь. Я все поняла, и еще не поздно. Оно еще отзывается на балконный крик "Домой!" и бредет по лестнице, волоча консервную банку на палке. Ему еще можно сказать и дать "Люблю", и увидеть отраженный в его глазах солнечный лучик. Вопрос: ну а если бы у меня не было больной спины?

542, 543, 544... Машина приходит в ход, и койка медленно выезжает из пластиковой трубы томографа. 20 минут. Вот российская медицина, блин, ничего точно не скажут. Но мне же хватило? Вполне. На несведенную судорогой ногу и на метельную круговерть. На разборку души с собственным страхом и разборку тела с собственной душой. Смысл дороги в ухабах, смысл томографа в снимке... и не только. В шаге длительностью пятьсот сорок четыре секунды по дороге к спокойной, непреходящей, не требующей доказательств уверенности в том, что, что бы... как бы там ни было, а есть и будет хорошо.