Марта Кетро о том, что делать, когда он младше

Считается, что разница в возрасте может быть сколь угодно большой, но при одном условии: если женщина младше мужчины. А если твой милый намного младше тебя — это проблема. Марта Кетро знает, почему. И что с этим делать.

Образ зрелой женщины рядом с юным любовником описан неоднократно и всеми красками — от трагических до комических.

«Роман мая с декабрём» может обернуться историей Федры, Джулии Ламберт или мадам Грицацуевой. Это может быть щемящая история «Гарольда и Мод» или один из нежных романов Франсуазы Саган, где мальчики всегда страдают. Но женщина, вступая в такие отношения, часто сосредотачивается на самом некрасивом из всех возможных отражений — если представить эти образы как зал со множеством зеркал. Потому что мы непозитивны, потому что закомплексованы, потому что против нас работает время.

Общественное мнение тоже против: вы побоитесь привести юношу в свою компанию или пойти к его друзьям. В первом случае унизят его, во втором — вас. О нет, прямо не скажут, но ваши взрослые приятели неоднократно употребят слово «мальчик», а его подружки станут смотреть на вас, как на развалину.

Впрочем, даже если никого не обидят, вы всё равно будете себя мучить — невозможно не заметить разницу ритма. Они — быстрые, энергичные, эмоциональные,горячие, буйные. Мы — медленные, ленивые, едкие,прохладные. Они сгорают прямо в ладонях, как бумага, а мы тлеем, как уголь, отдавая жар,когда все уже давно разошлись от костра.

Некоторые предпочитают быть циничными, создавая быстрые союзы похотливой старушки и спермотоксикозного парня, которому всё равно. Но при всей раскованности, им трудно избавиться от ощущения противоестественности. Другие рассчитывают на ум, опыт и зрелость, применяя всё наработанное искусство обольщения, захвата и удержания. Третьи сами становятся добычей маленьких извращенцев, которых не отпугивает эстетика увядания, а психологический комфорт, создаваемый взрослой женщиной, наоборот,притягивает.

 

Когда сходятся интеллект и страсть, глубина и сила, устоять невозможно. Но это, чаще всего, очень быстрый пожар, потому что тревога не даёт женщине задержаться в нём подольше. Её гонят страхи.

Страх быть брошенной. Когда оставляет молодой любовник, это настолько смешно и стыдно(см. «мадам Грицацуева»), что лучше сбежать заранее. Поэтому женщина исчезает при первом же намёке на охлаждение, иногда разрывая вполне живые отношения. Даже необоснованную ревность трудно переживать, а уж если вокруг него столько девочек моложе, не кипеть в этом адском котле не получается. «I'm too old for this shit», — констатирует она и уходит.

Страх сожрать чужую жизнь. Юноше нужно влюбляться в девушек, жениться, рожать детей,а не сидеть с вами у камелька на положении домашнего котика, пусть даже и некастрированного.

Страх старения. Юные любовники поднимают самооценку только поначалу, а потом становятся мучительным фоном — для вашей вялой кожи, быстрой утомляемости, тяжелого характера. Мы привыкаем к своему отражению в зеркале и не замечаем перемен, но рядом с молодым существом всегда горит яркий безжалостный свет. В нём бы купаться,а мы удираем.

Страх привязанности. На самом деле взрослая психика эластична, для оплакивание любовной истории нужна неделя, пять коктейлей, три куска торта и новый мужчина. Но влипнуть так страшно, разбиться о мальчишку нелепо, страдать — уродливо, поэтому женщина не даёт любви прорасти, обесценивая её и выдирая с корнем при первой возможности.

В конце концов, она бормочет что-то вроде сагановского «юнцы, у которых молоко на губах не обсохло, не должны попадать в руки дам, попахивающих виски», пишет ему красивое письмо, блокирует в соцсетях, совершает дюжину жизнеутверждающих глупостей и забывает. Всегда найдётся кто-то достаточно взрослый, кто развлечёт её сообразно возрасту — медленно и достойно.

Но есть в этих граблях что-то невыразимо притягательное. Соблазняя ровесника,прекрасного и в отличной форме, мы чувствуем себя молодыми. Но соблазняя юношу,чувствуешь себя бессмертной. Это подлое сияние, которое позже предаст, притягивает — не как глупую бабочку, но как древнюю реликтовую тварь из-под толщи вод. Высовываешь изящную голову на тонкой шее (даром что под водой огромное тело), щуришься подслеповато и начинаешь выползать — медленно, тяжело, с опаской. Потом опомнишься — куда ты, господи! — и обратно. Но недолго у тебя было всё: и свет, и глоток воздуха, и вечность.

И всё же, горечь ситуации не в этом. А в том, что от страха забываешь главное: у любви нет возраста (там и пола по большому счёту нет, одно сияние), а свет — явление безоценочное, и радость смывает и прошлое, и будущее, только позволь ей быть. Но кто же позволит, кто же разрешит — по крайней мере, надолго.