Представьте, что вы живете в XVIII веке. Сейчас только половина девятого вечера, вы надеваете свой ночной колпак, гасите свечи и засыпаете, ощущая запах воска, который мягко заполняет воздух вокруг вашей постели.
Проходит несколько часов. 2:30. Вы просыпаетесь, хватаете пальто и идете к соседям, потому что они тоже не спят.
Спокойно читают, молятся или даже занимаются сексом. Очевидно, что до эпохи электричества двухразовый сон по ночам был совершенно повсеместным.Тогда мы спали дважды за ночь, вставая на час или два для развлечений, а затем снова отправляясь в кровать до рассвета.
Тот факт, что раньше мы спали дважды за ночь, был впервые открыт Роджером Экирчем (Roger Ekirch), профессором истории из Политехнического университета Виргинии.
В своем исследовании он обнаружил, что мы не всегда спали по восемь часов подряд. Мы спали по два более коротких отрезка в диапазоне ночи. Диапазон был порядка 12 часов и начинался с трех- или четырехчасового сна, потом следовало бодрствование – два или три часа, а затем снова сон до утра.
Упоминания об этом встречаются повсюду в литературе, судебных документах, личных бумагах и записках. Удивительно не то, что люди спали дважды, а то, что концепция была настолько повсеместной. Сон из двух отрезков был обычным, принятым способом спать.
«Дело не в количестве упоминаний, а в том, как он упоминался — словно это было общее знание», — говорит Экирч.
Английский врач писал, к примеру, что идеальным временем для занятий и размышлений является отрезок между «первым сном» и «вторым сном». У Чосера в «Кентерберийских рассказах» есть героиня, которая отправляется спать после «первого сна».
И, объясняя, почему у рабочего класса было больше детей, доктор из XVI века сообщал, что они обычно занимались сексом после первого сна.
Книга Экирча «В конце дня: ночь в прошлом» полна таких примеров.
Как же люди распоряжались этими дополнительными часами? Примерно так, как вы можете себе предположить.
Большинство оставались в своих постелях и спальнях, иногда читали, а часто использовали это время для молитвы. Религиозные ритуалы включали в себя специальные молитвы для времени между двумя снами.
Кто-то курил, говорил с домочадцами или занимался сексом. Некоторые были более активны и шли в гости к соседям.
Как мы знаем, практика в конечном итоге постепенно исчезла. Экирч списывает перемены на появление уличного освещения и, в конечном итоге, электрического внутреннего освещения, а также на популярность кофеен. Писатель Крэг Козловски (Craig Koslofsky) развивает теорию в своей книге «Вечерняя империя». С распространением уличного освещения ночь перестала быть уделом преступников и низших классов и стала временем для работы и социализации. Два сна стали в итоге считаться бесполезной тратой этих часов.
Наука, судя по всему, подкрепляет то, что мы находим в исторических книгах. В ходе четырехнедельного исследования с 15 мужчинами, существующими в условиях ограниченных часов светового дня, начало происходить нечто странное. Наверстав часы недосыпа – обычное положение дел для большинства из нас, – участники начали просыпаться посреди ночи:
У них стало по два сна.
В течение 12-часового отрезка участники сначала спали по четыре или пять часов, затем бодрствовали несколько часов, затем снова спали до утра. В целом они спали не более восьми часов.
Часы посреди ночи, между двумя снами, отличались необычным спокойствием, схожим с медитацией. Это не было ночным метанием в постели, которое многим из нас довелось испытывать. Участники эксперимента не паниковали по поводу того, что не могут снова уснуть, а использовали это время для расслабления.
Рассел Фостер (Russell Foster), профессор нейробиологии в Оксфорде, указывает на то, что даже с учетом существующих моделей сна пробуждение среди ночи – не всегда основание для беспокойства. «Многие люди просыпаются ночью и паникуют, — говорит он. – Я говорю им, что они переживают рецидив бимодальной модели сна».
Хотя в статье говорится, что в том, чтобы спать дважды за ночь, нет никаких преимуществ, сложно представить себе, что это не будет оказывать какого-либо серьезного влияния на наше повседневное сознание. Насколько полезными будут для нас несколько часов «в необычном спокойствии, схожем с медитацией»? Нет, серьезно. Я не пробовал применять «бимодальный» сон, но думаю, многие из нас, включая меня, с ним сталкивались. Наше безумно забитое расписание не позволяет нам рассмотреть преимущества встречи с какими-то иными состояниями сознания – кроме восьмичасового сна от усталости.
Но мы не можем вернуться к доэлектрическому образу жизни – ранний подъем, ранний отход ко сну. И тем не менее, может быть, мы могли бы использовать это знание для улучшения качества нашей жизни и открыть для себя альтернативные режимы разума и времени.
Это наводит меня на размышления о книге, которую я сейчас читаю.
Залпом выпить информационную эру
Если вы хотите почитать о влиянии современного мира на наше сознание, советую обратиться к новой книге Дугласа Рашкоффа (Douglas Rushkoff) «Шок настоящего: когда все происходит прямо сейчас» (Present Shock: When Everything Happens Now).
«Смысл в том, что время не нейтрально. Часы и минуты не типичны, а специфичны. Что-то нам лучше удается утром, а что-то – вечером. А самое невероятное, что время дня меняется в зависимости от конкретного момента 28-дневного лунного цикла. На одной неделе мы более продуктивны ранним утром, а на следующей – эффективны в полдень.
Технология дает нам возможность игнорировать все эти уголки и трещины времени. Мы можем пересечь десять часовых поясов за то же самое количество времени. Мы можем принять мелаксен или золпидем, чтобы уснуть по прибытии на место назначения, а затем, чтобы проснуться утром, выпить одну из таблеток риталина, прописанных сыну с расстройством внимания (в России психостимулятор риталин запрещен – прим. пер.).
Тогда как технологии развиваются, вероятно, с такой же скоростью, с какой мы их придумываем, наши тела эволюционируют в течение тысячелетий, причем в согласии с силами и явлениями, которые мы едва понимаем. Мы не просто должны учитывать ритмы тела – тело функционирует в соответствии с сотнями, или даже тысячами различных часов, которые связаны и синхронизируются много с чем еще. Человек просто не может эволюционировать так быстро. Наши тела меняются по совсем иной временной шкале».
Однако, Рашкофф предлагает не отбросить наши айфоны и режим постоянного онлайна, а придумать, как технологии могут улучшить нашу биологию:
«Да, мы переживаем хронобиологический кризис с депрессиями, самоубийствами, раковыми заболеваниями, плохой производительностью и социальным дискомфортом — в результате того, что нарушаем и сбиваем ритмы, которые поддерживают нас и синхронизированы с природой и между собой. Однако то, что мы узнаем, дает нам возможность обратить этот кризис в благоприятную возможность. Вместо того, чтобы пытаться переобучить наши тела совпадать с искусственными ритмами наших цифровых технологий и их артефактов, мы можем использовать цифровые технологии для перепланировки своей жизни в соответствии со своей физиологией».
Я не уверен, что начну спать по два раза за ночь, но определенно вижу выгоду в том, чтобы признать новое ощущение времени и стараться жить в соответствии с ним. Время как качество. Протяженность. Вкус. В 1949 году один из моих любимых культурных философов XX века Жан Гебсер Jean
Gebser) писал, что в основе кризиса западной цивилизации лежит время. В попытке «идти в ногу со временем» мы стараемся приобщиться ко всему, что происходит, одновременно. Но вероятно, это неверный подход. Неправильное отношение ко времени. Измерять время так, как мы это делаем, — не так важно. Может, нам нужно сделать шаг назад и начать присутствовать – не тем образом, который Рашкофф критикует в своей книге, а очно. Выпить эпоху информации залпом.
Похоже, наш современная проблема с «быть в сейчас» ничем не отличается от дзенского коана «выпить океан залпом». Невозможно это сделать, буквализируя время на маленькие отрезки, тиканье часов, электронные сообщения, уведомления в Facebook и сигналы на жидкокристаллическом дисплее. Их слишком много. Но наша перегрузка информацией может, на самом деле, быть ограничением не цифровой эпохи, а того измерительного сознания, которое мы в нее привносим. Что скажете? Как нам справиться с потоком, как это называет Джеймс Глейк (James Gleick)?
Свежие комментарии