Изменчивый эрос
С сексуальной культурой народов связано множество заблуждений. Все мы слышали от старших о том, что сейчас, мол, происходит очевидное падение нравов, а раньше-то и слова такого — «секс» — до совершеннолетия не знали, и вообще вели себя гораздо приличнее.
Сексуальность, как показал Мишель Фуко, является историческим конструктом и зависит от состояния общества. Но при этом изменения сексуальной культуры не всегда представляли собой однонаправленный поток от высокой морали к свободным отношениям.
Мы сами наблюдали, как после долгого советского табу в 90-е в России произошла сексуальная революция, а совсем недавно значительная часть сограждан, не без усилий церкви и властей, если не ударилась в неопуританство, то молчаливо одобрила его. Подобные перемены происходили и раньше, при этом сексуальная культура одного слоя общества могла разительно отличаться от привычек другого слоя.
Славяне: секс как стимулятор сельского хозяйства
Сексуальная культура древних славян до принятия христианства была связана с культами плодородия. Знакомые нам со школы кривичи и поляне, по всей видимости, не особо отличались от других языческих земледельческих народов. В традиционном обществе многие обычаи и правила продолжают сохраняться как пережитки на протяжение столетий, и благодаря этнографам, запечатлевшим их, мы можем рассуждать даже о таком отдаленном периоде.
Еще в XIX веке горожанин, попавший в деревню, мог увидеть странные картины — идущего за плугом мужичка без штанов, катающуюся по мягкой весенней земле обнаженную пару или бегающую в неглиже по огороду женщину.
Эти странные действия, по мнению антропологов Т. Агапкиной и А. Топорковой, проводились из-за того, что обнаженное дело в тогдашнем сельском обществе наделяли продуцирующей символикой, оно должно было принести земле плодородие.
Пережитки языческой сексуальной культуры находят и в празднованиях на Ивана Купалу и на Масленицу, и в святочных гуляниях. Порой их описывают как массовые оргии, хотя в действительности они были ближе к карнавалу. На Святки и на Масленицу люди обряжались в костюмы животных или обменивались одеждой с противоположным полом. Знаменитый фольклорист Владимир Пропп так объяснял распространение звериных масок:
«Люди маскировались животными, иногда водили животных с собой. Из этих животных прежде всего обращает на себя внимание коза. <…> Козлу, начиная с античности, в земледельческих религиях приписывалась особая плодовитость и соответствующая ей сила. Здесь достаточно вспомнить козлоногих фавнов, покровителей лесов, полей и стад, и посвященные им разгульные праздники римских луперкалий, которые совершались 5 декабря. Плодовитость и силу животных стараются передать земле…»
Известно, что для пробуждения спящей природы, которая в античной мифологии ассоциировалась с тоскующей по дочери богиней плодородия Деметрой, древнегреческие земледельцы тоже заголялись на пашнях, сквернословили, распевали песни. Эротика в таких ритуалах тесно переплеталась со смехом.
Секс для древних славян не был запретным, но и не имел такой богатой культуры, как в античной или индийской цивилизации. На эту почву в X веке приходит восточное христианство, еще до раскола церквей отличавшееся особой строгостью.
Крещеная Русь: коитус по кодексу от местного священника
Крещение Руси поначалу не влияет на жизнь большинства населения. До XIV века христианство не выходит за пределы городских стен. С другой стороны, Россию точно так же не затрагивает Ренессанс. В Европе в эпоху Возрождения коренным образом пересматривают отношение к человеку и его телу, в России же к XV веку православный гендерный порядок лишь окончательно утверждается.
Вплоть до обмирщения в XVII веке русская культура остается тесно связанной с православием и его аскетичными нормами. В изобразительном искусстве Древней Руси и Московского царства мы не найдем и намека на телесность; в литературе того времени нет намеков на чувственную любовь; и даже женский костюм меняется таким образом, что скрывает очертания женского тела и волосы.
Карнавальная культура, служащая мостом между элитой и низами, в Московском царстве была представлена значительно уже по сравнению с Европой.
Если на Западе в Средние века и аристократия, и простые люди с радостью принимают участие в народных праздниках, то в России знатные бояре удивляются тому, что в Европе на празднике не только пляшут скоморохи, но и с увлечением танцует знать.
При этом ни у церкви, ни у государства нет возможностей для того, чтобы отследить интимную жизнь у каждого крестьянина. Единственным инструментом остается «страх Божий». Благодаря ему нам и известна интимная жизнь наших предков. Американская исследовательница Ева Левина в своей работе «Секс и общество в мире православных славян, 900–1700» подчеркивает: «Основная масса дошедших до нас средневековых документов по сексуальности — церковные».
За каждый грех полагается определенное церковное наказание — епитимья, заключающаяся в постах и длительных молитвах. Рядовой священник не имеет возможности обратиться сразу ко всему массиву церковного права. Взамен этого он пользуется краткими сводами вопросов для исповеди. При составлении таких небольших трудов священник «…делал упор на прегрешения, которые ожидал найти среди своих прихожан, и избирал нормы и правила, соответствующие его личным представлениям о благопристойности. Несмотря на широчайшие вариации, тексты отражают преднамеренную целенаправленность. В каждой из версий большинство вопросов ориентировано на грехи сексуального характера».
Согласно церковным правилам, половая жизнь строго регламентирована и возможна только в браке.
Для отсутствия порицаний следовало заниматься сексом только в миссионерской позе, только для зачатия ребенка и только в определенные дни.
Ранние каноны запрещали интимные отношения во время праздников. Позже секс ограничивают на период поста. Самые жесткие правила исключают половую жизнь во время всех четырех постов и по субботам. Такого консервативного подхода придерживаются далеко не все. К примеру, новгородский епископ Нифонт не считал сексуальные прегрешения серьезным проступком, заявляя: «Если они молоды и не могут [воздерживаться], в том нет никакого несчастья; в собственной жене нет греха».
Правила, связанные с «неправильными» позами, строже. Не одобряется (впрочем, как и в средневековой Европе) положение женщины сверху. Для религиозного мировоззрения того времени это оценивается как нарушение естественной иерархии — подчинения жены мужу. За такой грех для супругов полагается епимитья от трех до десяти лет. Секс в «задних» позах рассматривается как скотский.
Отрицается петтинг, ласки и даже глубокие поцелуи. При этом исследовательница отмечает практически полное отсутствие осуждений орального секса.
Наказания за «неправильный» секс различаются. За ласку назначают несколько недель поста. За соитие сзади могли наложить от шестисот земных поклонов до трехлетнего поста. Встречаются и более суровые кары вплоть до исключения из церковной общины на несколько десятков лет.
Секс как преступление и наказание
Интим вне брака определяется либо как блуд — развратное поведение, либо как прелюбодеяние — измена. Неверность оценивается как более тяжкий грех. В патриархальной культуре отношение к измене женщины и мужчины неодинаково.
Мужчина становится прелюбодеем лишь при измене с другой замужней женщиной, в остальных случаях он блудит. Но изменившая женщина ввергает в грех и мужа.
Левина отмечает: «В одном из сборников нравоучительных загадок была, в частности, такая: „Если замужняя женщина грешит с другим мужчиной, грешен ли ее муж?“ Отгадка была весьма туманной: „Женщина эта уподобляется Еве, уведшей Адама из рая“, — однако намек был на то, что злонравная женщина якобы способна свести своего мужа с пути истинного независимо от того, как он сам ведет себя». Женщина может оправдаться только в случае совершенного над ней насилия.
Принуждение к сексу считалось тягчайшим преступлением. Крещеные славяне того времени воспринимали сексуальность как зло, следовательно, изнасилование для них было двойным грехом.
Надругательство над женщиной каралось обычно и церковным, и светским судом. Подобная практика встречается даже в Церковном уставе Ярослава, относящемся к XII веку. Согласно ему, насильник платит пеню вне зависимости от происхождения жертвы, а также возмещает жертве, без разницы в ее происхождении, 5 гривен серебра за сором (для сравнения: по «Русской правде», штраф за поездку на чужом коне без спроса равняется 3 гривнам, за избиение — 3 гривны, за убийство гридина (дружинника) — 40 гривен, а за смерда (крестьянина) — 5 гривен).
Сочувствие и поддержку встречают также жены и дочери, обесчещенные на войне или побывавшие в плену. Но женщина, чья семья подверглась опале и осуждению, была беззащитна. Английский дипломат Джером Горсей, живший при дворе Ивана Грозного, описал трагическую судьбу матери казненного князя Тулупова:
«И вот она, добродетельная мужняя жена, в знак неудовольствия выдана была сотне пушкарей, и те бесчестили ее один за другим до самой ее смерти: …император же, глядя на все это, заявил: „Так я одариваю тех, кого чту, и так я поступаю с теми, кто оказывается предателем“».
До свадьбы секса нет — или?..
Добрачный секс в официальной культуре считался блудом и, хотя он не был таким тяжким, как измена, общество все равно его осуждало. Ответственность в патриархальном и закрытом мире за сохранение невинности возлагалась на родителей. Для мужчины секс до брака также являлся постыдным, особенно если он был совершен с замужней женщиной. Но для девушки потеря девственности до свадьбы — величайший позор. Невесту за такое могли отправить на несколько лет в монастырь или наложить епитимью до десяти лет. Она лишалась поддержки со стороны семьи.
В работе сексолога Игоря Кона «Клубничка на березке» приводится описание итальянским дипломатом Барберини свадебного ритуала, связанного с девственностью:
«Молодой объявлял родственникам супруги, как он нашел жену — невинною или нет. Выходит он из спальни с полным кубком вина, а в донышке кубка просверлено отверстие. Если полагает он, что нашел жену невинною, то залепляет отверстие воском. В противном же случае молодой отнимает вдруг палец и проливает оттуда вино».
Быт высших слоев общества позволяет ограждать девушек и замужних женщин от соблазнов. С течением времени семейная жизнь становится более замкнутой и закрытой.
К XVII веку знатные женщины, боярыни и дворянки, живут в теремах, на особой, «женской» половине дома. Весь круг общения для них — это родня и слуги. Несмотря на схожесть с восточными гаремами, богатой сексуальной культуры там не возникло.
Более вольные нравы царили в среде крестьян. Об этом говорят и сохранившееся языческие ритуалы с эротическим подтекстом, и записки путешественников — к примеру, Адама Олеария шокировали у московитов совместные бани. Уходят корнями в древность и некоторые виды развлечений молодежи, описанные позже этнографами.
Для молодых крестьян считалось нормальным в минуты свободного времени собраться «на вписку». Интим на них не был редкостью. Игорь Кон прямо указывает на древность подобных забав.
Еще Стоглавый собор осудил «скакания» и «яровухи». И было за что:
«„Скакания“ (от глагола „скакать“) происходили накануне венчания в доме жениха, куда молодежь, включая невесту, приходила „вина пить“, после чего все становились в круг, обхватив друг друга за плечи, и скакали, высоко вскидывая ноги, задирая подолы юбок и распевая песни откровенно эротического содержания. Заканчивалось это групповое веселье сном вповалку».
«„Яровуха“ (по имени языческого божества плодородия Ярилы) состояла в том, что после вечеринки в доме невесты вся молодежь оставалась там спать вповалку, причем допускалась большая вольность обращения, за исключением последней интимной близости. С точки зрения церкви это был типичный „свальный грех“, форма группового секса. Впрочем, некоторые авторы считают, что „срамные“ игры только выглядели беспорядочной оргией, а фактически их эротический компонент имел подчиненное значение, выполняя „прежде всего инициационную, регулятивную и нормирующую функции“».
Гомосексуальность в допетровской России в теории считается тяжелым грехом. Но на практике на протяжении нескольких веков, начиная от Крещения Руси и кончая XVIII веком, однополые отношения наказываются исключительно постами и молитвами.
Англичанин Сэмюэл Коллинз, проживший в России девять лет, писал, что к гомосексуальным отношениям, несмотря на официальное осуждение, здесь относятся терпимее, чем в Англии.
Критика содомии в основном связывается с нарушением гендерных стереотипов и вызывающим поведением. Так, митрополит Даниил, живший в XVI веке, осуждает московских модников, бреющих бороду и использующих косметику, за их подражание женщинам.
Петровская сексуальная революция
В конце XVII — начале XVIII века культура верхов русского общества меняется из-за петровских реформ. Первый русский император, рубивший бороды топором и устраивавший шумные пирушки, сам по себе личность примечательная и дававшая поводы сочинителям скабрезных легенд. Но главная его заслуга — это толчок к эмансипации дворянского сословия.
Интимная сфера освобождается от многочисленных церковных запретов и сталкивается с ограничениями, уже исходящими от государства.
Екатерина II издает указ, запрещающий венчать мальчиков младше пятнадцати и девочек младше тринадцати лет. Священника, нарушившего этот запрет, ждало лишение сана. Добирается закон и до гомосексуализма. Петр Первый вводит наказание за однополые отношения в военный устав, по-видимому, ориентируясь на германские образцы. Мужеложство карается смертью, но затем заменяется на битье кнутом.
Получает право на жизнь чувственная любовь, да и вообще понятие личной жизни. Мы можем узнать об интимной сфере уже не из церковных правил, а из писем, воспоминаний и литературы. Пишут робко: так, в мемуарах Анны Лабзиной есть только намеки на сексуальную затейливость ее мужа, в работе Щербатова «О повреждении нравов в России» мы видим риторику, поразительно схожую с рассуждениями современных консерваторов о «бездуховном Западе», а в русской литературе эротика тесно переплетается с юмором и гротеском, отчего произведения такого рода, начиная с Ивана Баркова, распространяются в самиздате.
Надо понимать, что между культурой верхов и культурой низов после начала XVIII века существует пропасть. Светская культура, введенная Петром, поначалу принадлежит лишь дворянам, и лишь со временем ее элементы проникают в среду купцов и мещан и крестьян, где действуют свои нормы и правила.
Культура низов, того самого безмолвствующего большинства, развивается самостоятельно. В области, связанной с сексуальностью, она не уступает дворянской. В первую очередь, это богатый эротический фольклор. Помимо матерных поговорок и загадок с подвохом, от того времени сохранились эротические сказки, собранные Афанасьевым.
Секс и сословия
В аристократической среде перемены происходят стремительно. Мир дворянских усадеб спустя несколько десятилетий совсем не похож на мир теремов допетровской эпохи. Русские дворяне воспринимают европейскую культуру, а вместе с ней приходят нормы Галантного века, с его культом наслаждения, моды и развлечений.
В мире балов перестает считаться запретным адюльтер. Если раньше право на измену было только у мужчины, то теперь нет ничего страшного в романах на стороне и для дворянки.
Более того, иметь метрессу или любовника на стороне считается модным. Такие свободные отношения красочно описал князь Щербатов, правда, оценив их как одно из проявлений общего упадка нравов:
«Не токмо государь [речь идет о Петре III], угождая своему любострастию, тако благородных женщин для удовольствия себе употреблял, но и весь двор в такое пришел состояние, что каждый почти имел незакрытую любовницу, а жены, не скрываясь ни от мужа, ни от родс[т]венников, любовников себе искали. <…> И тако разврат в женских нравах, угождение государю, всякого роду роскошь и пьянство составляло отлич[итель]ные умоначертания двора, и оттуда они уже некоторые разлились и на другие состояния людей в царствование императрицы Елизаветы Петровны, а другие разливат[ь]ся начинали, когда супруга сего Петра Третьего, рожденная принцесса Ангальт-Цербская, Екатерина Алексеевна, взошла с низвержением его на российский престол»
Отношение к сексу вне брака у мещан и купцов остается более консервативным. Долгое время в этой среде действуют допетровские нормы.
А вот рабочие люди и крестьяне, приехавшие в город на заработки, живут практически без каких-либо запретов. Их бытовые условия — скученность и теснота бараков — приводят к разврату, по сравнению с которым деревенская жизнь представляется навсегда утраченной идиллией.
Из этих слоев происходит большинство проституток, чье занятие в середине XIX века легализуется Николаем I.
Социальная мобильность подрывает и слабые семейные устои в деревне. Долгое отсутствие мужчин, уехавших на заработки, снимает с крестьянок обязательство хранить им верность. Особое место на селе занимают жены солдат — срок службы после введения рекрутской повинности составляет не один десяток лет, — и за солдатками закрепляется слава легкодоступных женщин. Но и повседневная жизнь в деревне разбавлялась изменами. Это отражает, пусть и с юмором, фольклор.
К примеру, в сборнике Афанасьева есть сказка «Хитрая баба». В ней рассказывается о затеянной крестьянской семьей шутке над любвеобильным сельским священником. Женщина пригласила в гости попа, заявив, что ее муж уехал на работу. Когда крестьянин застучал в дверь, то жена, притворившись испуганной, велела священнику лезть в короб с сажей. Вскоре аналогичным способом туда был загнан весь сельский причт — дьячок, дьяк и звонарь. Затем хитрый крестьянин выручил пятьсот рублей с местного барина, предложив ему за деньги посмотреть на пойманных в короб чертей.
Интересный парадокс — вольность в отношениях после брака совмещается с ограниченным сексуальным воспитанием. В дворянских семьях строго запрещены разговоры на сексуальные темы, а порой к вопросам пола прививают отвращение.
И если многие дворяне-мужчины готовятся к супружеской жизни за счет крестьянских девушек, то для благородных девиц замужество оборачивается тяжелой психологической травмой. Так до нас дошло письмо молодого ученого-дворянина Карамышева к своей юной жене, Анне Лабзиной: «Выкинь из головы предрассудки глупые, которые тебе вкоренены глупыми твоими наставниками. Нет греха в том, чтоб в жизни веселиться! Я тебя уверяю, что ты называешь грехом то, что только есть наслаждение натуральное». Но супруга твердо отрицала плотские отношения: «Я не знаю скотской любви, и Боже меня спаси знать ее, а я хочу любить чистой и нестыдной любовью».
В крестьянской среде отношение к добрачному сексу различалось в зависимости от региона. Кое-где действовали очень вольные нравы, кое-где устои совпадали с православными нормами.
В книге Беловинского «Изба и хоромы: из истории русской повседневности» подчеркивается разница между северными регионами, где виновнице мазали ворота дегтем, «помечая» девушку легкого поведения и южными, где «Чей бы бычок не вскочил, а телятко наше».
С течением времени в деревне отношение к сексу до брака становилось все более лояльным, о чем свидетельствуют такие знатоки крестьянской жизни, как Андрей Заблоцкий-Десятовский:
«Целомудрие не имеет большой цены в глазах нашего народа до такой степени, что во многих губерниях, как, например, в Калужской, уже уничтожился старинный обычай вскрывать постель молодых. Отец и мать говорят жениху: какая есть, такую и бери, а чего не найдешь, того после не ищи».
Гомосексуализм в пушкинскую эпоху
Продолжает существовать, несмотря на осуждение, и гомосексуализм. В дворянской среде его прибежищем становятся закрытые заведения вроде Пажеского корпуса. Общество относится к любви мужчин лояльно, хотя и высмеивает ее. В адрес Михаила Дондукова-Корсакова, которому злые языки приписывали связь с графом Уваровым, разразился эпиграммой сам Пушкин: «В Академии наук / Заседает князь Дундук. / Говорят, не подобает / Дундуку такая честь; / Отчего ж он заседает? / Оттого что жопа есть».
Нейтральность общества к геям не мешает Николаю I запретить однополые отношения, введя в качестве наказания ссылку в Сибирь на пять лет и лишение прав состояния, однако закон работает «со скрипом».
Местом, объединяющих всех гомосексуалистов, были бани. Банщики, которых набирали из мигрировавших в город крестьян, не только парили клиентов, но и обслуживали состоятельных господ.
Мужская проституция собирала из разных сословий, преимущественно это были мещане. В книге Константина Ротикова «Другой Петербург» приводится дошедшее до наших дней описание молоденьких геев: «Все это были прехорошенькие собою форейторы… кантонистики, певчие различных хоров, ремесленные ученики опрятных мастерств, преимущественно парикмахерского, обойного, портного, а также лавочные мальчики без мест, молоденькие писарьки военного и морского министерств, наконец даже вицмундирные канцелярские чиновники разных департаментов». В Петербурге такие юноши даже смогли составить конкуренцию женщинам-проституткам.
К началу XX века в России формируется субкультура гомосексуалистов. У них был особый внешний вид — причудливые костюмы, свои знаки, свои закрытые компании.
Существовали мужские бордели, гомосексуализм находит отражение и в литературе — в 1906 году выходит скандальная повесть Михаила Кузьмина «Крылья».
***
В Российской империи сложилось несколько сексуальных культур. Чинные и строгие купцы руководствовались настолько жесткими предписаниями, что им удивился бы и английский пуританин. В дворянских усадьбах размышляли над каждым своим шагом «тургеневские девушки». Параллельно с этим на дне жизни обитали проститутки, бродяги и рабочий люд, для которых свободные сексуальные отношения были такой же частью реальности, как алкоголь и болезни.
Эта картина при всей своей противоречивости не была каким-то исключением — нечто подобное в то время можно было обнаружить в Великобритании, где викторианская мораль уживалась с гомосексуализмом в закрытых заведениях для мальчиков, а осуждение и ограничение эротики — с распространением борделей, способных удовлетворить любое желание джентльменов с деньгами.
Путь к такой картине был долгим и отличался от европейского. Однако какой бы консервативной и загадочной ни казалась русская сексуальная культура, сколько бы ни размышляли над русским эросом философы, к началу XX века она мало чем отличалась от культуры европейских стран. Страной, где нет секса, мы станем позже, но это будет уже страна с другим обществом и с другими нормами.
Свежие комментарии