Как в Москве исчезли старушки

…А мне навстречу, рассказываю, идет милая старушка лет, наверно, семидесяти трех…

«Извини, — перебивает знакомая. — Кто идет?»

Ну старушка, говорю.

«Ты совсем? — негодует знакомая. — Моей, извини, маме семьдесят два, и это бодрая, красивая женщина».

Я пытался возражать, мол, бодрая — это хорошо, но все-таки можно употребить «старушка».

Но мне ответили, что я болван и вообще оскорбляю женщин.

И, наверно, действительно болван. Никаких старушек и бабушек нет. То есть, может, в провинции женщины, которым за семьдесят, готовы к такой аттестации. Но только не в Москве.

Тут даже слово «пожилой» кажется унижением. Даже если сказать «женщина в возрасте» — все равно звучит неприятно.

Все, что связано с возрастом, теперь под запретом. Максимум, что готовы терпеть — это слово anti-age в косметологии. Но чтобы было написано на банках очень мелкими буковками.

Москва — город вечной молодости. Старикам здесь не место. И нам плевать на классификацию Всемирной организации здравоохранения. Согласно ей, возраст 60–75 лет — это пожилые, а 75–90 лет — старые.

Засуньте себе эту бумажку подальше. У нас своя классификация. До сорока пяти у нас девушки. Потом — женщины. Уже навсегда. И никаких старушек и бабушек.

Я знаю женщин, которые даже внукам не разрешают называть себя бабушкой. «Зови меня Таня. Таня!» — «Бабушка Таня?» — уточняет глупенький внучек. — «Нет, просто Таня».

В принципе, это разумно. С точки зрения психологии. Особенно женской. Слова — они не просто слова. Это маленькие энергетические субстанции (ага, добавим эзотерики, магии и прочего НЛП). И когда женщину называют пожилой или — прости господи! — старой, это ее убивает. Не наповал, но добавляет скорби, печали, депрессии. Она же вчера только бежала в легком платьице на свидание, и все оборачивались вслед,  а тут бац — и «пожилая гражданка». Так можно женщину довести до хандры и депрессии. Они же нежные и чувствительные. Зависимые от среды и контекста. Они живут в отражении чужих слов и взглядов. Какой ее видят — такая женщина и есть.

Мои подруги юности — девчонки. Я их реально такими и вижу. Хотя многие из них давно бабушки — ну то есть с внуками. Но девчонки. Может, потому они и рады со мной общаться: я вижу в них тех же хохотушек, которые отплясывали под звонкий унц-унц «Арабесок».

Поэтому самые желанные в соцсетях комменты к фотографиям — «какая же ты молодая!», «да ты совсем юная!», «слушай, выглядишь лучше, чем десять лет назад». Это как психотерапия, как бьюти-процедура, как увлажняющий крем на душу.

Однажды в «Пятерочке» я встал в очередь. Дядька передо мной оборачивается: «Тут еще бабка занимала, отошла куда-то». Сразу раздался крик: «Какая я тебе бабка?!» И появилась она, грозная, с пачкой соды в руке. Ну, по классификации ВОЗ, кажется, «старого возраста». Но такого оскорбления она снести не могла. Спасибо, что не метнула в дядьку тяжелую пачку.

Короче. Забываем всех «бабушек» и «старушек». Их нет. Все живут долго, молодо, счастливо.

Да что там женщины. Как-то я назвал человека 65 лет дедулькой. Ко мне в комменты явились сердитые граждане и забросали гантелями. «Мне уже 66, а я три раза в неделю хожу в тренажерный зал. Какой еще дедулька?»

Тут я подумал: лет через десять сам буду в этом возрасте. Хочу ли я, чтобы меня называли дедулькой? Не очень. Даже если формально стану дедом. И сдается мне, что скажу тихо внучке: «Слушай, а называй меня просто Леша. Или Леха, ага?»