Все знают, что «современная жизнь полна стрессов», что «все болезни от стрессов» и что их нужно снимать. А вот что под стрессом понимает наука, известно немногим
Чаще всего слово «стресс» служит собирательным названием для разного рода жизненных неприятностей и неудобств, а также для вызываемых ими чувств: волнений, тревог, раздражений, страха, гнева, обычной усталости и даже депрессии.
Для большинства людей стресс — это когда человеку плохо. Но что удивительно, вряд ли кто-то вспомнит о нем, если речь идет о больном зубе, укачивании в самолете или ощущениях во время гриппа. Между тем слово «стресс» вошло в науку как обозначение исключительно физиологического феномена, необязательно связанного с отрицательными эмоциями, да и вообще с психикой.
Фото
Andrea Danti / Alamy via Legion Media
Несвоевременное открытие
«Честно говоря, я не понимаю, почему никто не обнаружил этого задолго до меня, — признавался Ганс Селье, открытия которого легли в основу концепции стресса. — Все, что для этого нужно, — это скальпель, микроскоп и прочие обычные инструменты физиологов XIX века».
Имя Селье значится сегодня во множестве энциклопедий и справочников, где его чаще всего называют канадским ученым. Большая часть научной карьеры этого человека действительно прошла в Канаде. Однако путь к открытию, обессмертившему его имя, начался в только что возникшей на карте мира стране Чехословакии, где в конце 1920-х годов юный Ганс учился на медицинском факультете Немецкого университета в Праге.
Ганс Селье (1907-1982)
Фото
Jean-Paul Rioux, CC BY-SA 4.0, via Wikimedia Commons
Как и все студенты-медики в мире, он проходил курс инфекционных заболеваний и старательно заучивал их симптомы. Болезней было много, симптомов — еще больше, запомнить отличительные особенности каждого недуга было нелегко. И при этом еще описание первых проявлений почти каждой хвори начиналось одним и тем же надоевшим рефреном: «повышенная температура, слабость, потеря аппетита…» — словно кто-то нарочно старался затруднить будущим медикам освоение и без того трудного материала.
Вероятно, этот однообразный зачин нагонял тоску на тысячи и тысячи студентов. Но у Селье он вдруг возбудил любопытство: а почему, собственно, он столь однообразен? Почему ранние стадии самых разных инфекционных заболеваний так похожи друг на друга? И только ли инфекционных?
Поучившись после Праги еще и в университетах Парижа и Рима, Селье в 1931 году уехал в США, а через год перебрался в Канаду, но своего студенческого удивления не забыл. Знакомство с медицинской литературой и собственные наблюдения в клинике убедили его: данный набор симптомов характерен для множества совершенно различных состояний — не только для инфекционных заболеваний, но и, например, для ожогов.
В Канаде он получил возможность проверить свои идеи в экспериментах на крысах и обнаружил: у подопытных животных любое неблагоприятное воздействие — жара, холод, отравление — вызывает все те же изменения в работе организма.
Препарирование грызунов добавило к подмеченным ранее симптомам новые: универсальная реакция сопровождалась уменьшением размеров тимуса (вилочковой железы — центрального органа иммунной системы), увеличением надпочечников, появлением в слизистых оболочках желудка и кишечника точечных кровоизлияний, а затем и язв.
Это не могло быть непосредственным результатом самих повреждающих воздействий: они были слишком разнородны. Значит, это реакция самого организма? Но в чем ее смысл? Что может потребоваться организму во всех этих ситуациях?
Селье предположил, что тому приходится адаптироваться, тем или иным образом менять режим своей работы. Направления конкретных изменений в разных случаях могут быть разными, даже противоположными, но в них всегда есть некие общие черты: мобилизация и перераспределение ресурсов, приоритетное обеспечение тех органов, систем и механизмов, которым непосредственно предстоит решать вдруг возникшие проблемы, и, соответственно, угнетение тех функций, которые не имеют непосредственного отношения к новым задачам, а то и прямо им противоречат.
В 1936 году Селье опубликовал статью, в которой изложил как полученные им результаты, так и объясняющую их гипотезу. Выделенную им совокупность универсальных анатомо-физиологических изменений, возникающих в ответ на любой брошенный организму вызов, он, следуя тяжеловесному стилю немецкого научного языка, назвал общим адаптационным синдромом (ОАС). Однако уже через несколько лет за этим феноменом закрепилось короткое английское название «стресс-реакция», буквально означающее «реакция напряжения», или просто «стресс».
«Бизнесмен, испытывающий постоянное давление со стороны клиентов и служащих; диспетчер аэропорта, который знает, что минутное ослабление внимания — это сотни погибших; спортсмен, безумно жаждущий победы, муж, беспомощно наблюдающий, как его жена медленно и мучительно умирает от рака, — все они испытывают стресс. Их проблемы совершенно различны, но медицинские исследования показали, что организм реагирует стереотипно, одинаковыми биохимическими изменениями, назначение которых — справиться с возросшими требованиями к человеческой машине»
Ганс Селье
Открытие Селье породило настоящую лавину исследований. Во множестве лабораторий мира выявляли все новые механизмы и проявления стресса, изучали его влияние на поведение, репродукцию, генетический аппарат, структуру популяций… Концепция стресса заняла столь важное место в современной физиологии и медицине, что оставалось только удивляться, почему так долго не замечали этот феномен. Чего не хватало ученым XIX века для того, чтобы его открыть?
Видимо, дело было не в приборах и методах, а в самой установке исследователей. Вся предшествующая история медицины была движением от общего к частному. От поиска единой причины всех болезней к концепциям конкретных патологических процессов и их специфических причин. От расплывчатых названий, объединяющих порой совершенно разные феномены («горячка», «язва»), ко все более точным и дробным диагнозам, к поиску способов отличать друг от друга внешне сходные заболевания.
Это был, безусловно, плодотворный подход, единственный путь от знахарства и натурфилософии к научной медицине. Но не менее важно было взглянуть на известные факты с противоположной стороны — попытаться увидеть общее в несходных явлениях. Открытие стресс-реакции стало возможным лишь тогда, когда медицинская наука созрела для такого взгляда.
СО ЗНАКОМ ПЛЮС
Стрессы и страсти
В массовом сознании стресс связан исключительно с неприятностями. Однако, как писал Ганс Селье, «с точки зрения стрессовой реакции не имеет значения, приятна или неприятна ситуация, с которой мы столкнулись».
Действительно, физиологическое состояние влюбленного проявляет все признаки стресс-реакции. Некоторые эффекты этой реакции сами могут служить источником наслаждения — того «адреналинового кайфа», которым любители экстремальных развлечений объясняют свое к ним пристрастие.
Правда, «положительный стресс» (Селье назвал его позже эустрессом в отличие от «отрицательного» — ди стресса) почти никогда не оказывается длительным и потому не влечет разрушительных эффектов.
Строго по очереди
Согласно современным представлениям начало цепочки событий, именуемых стресс-реакцией, лежит в гипоталамусе. Эта область промежуточного мозга — своего рода «комендант» нашего тела, отвечающий за поддержание основных физиологических показателей (температуры, водно-солевого баланса, уровня глюкозы в крови и т. п.) в пределах нормы.
Фото
Prostock-studio / Alamy via Legion Media
Вышележащие мозговые структуры (в том числе и кора) если и могут повлиять на деятельность «внутреннего хозяйства» тела, то только через гипоталамус. Стресс-реакция начинается в тот момент, когда расположенные в одном из ядер гипоталамуса КРГ-клетки (обладающие свойствами как нейронов, так и эндокринной ткани) высвобождают свой главный продукт — гормон либерин.
Он быстро достигает расположенной поблизости мозговой железы — гипофиза, которая в ответ выбрасывает в кровяное русло дополнительные порции адренокортикотропного гормона (АКТГ). Мишенью этого гормона является кора надпочечников, которую он побуждает к выбросу опять-таки сигнальных веществ — глюкокортикоидов (кортизола и кортикостерона). Эти гормоны адресованы уже не следующему звену эндокринной системы, а «всем, всем, всем» — широкому кругу тканей. Они активируют деятельность тех типов клеток, которым предстоит участвовать в процессе адаптации, и одновременно подавляют активность других тканей.
В это время другие гипоталамические ядра через спинномозговые нервы активируют внутреннюю часть тех же надпочечников — так называемое мозговое вещество. Из него в кровь поступает самый, наверное, известный из человеческих гормонов — адреналин.
Его действие многообразно: он повышает кровяное давление (усиливая работу сердца и одновременно сужая сосуды кожи, слизистых оболочек и органов брюшной полости), активирует работу мозга. Под влиянием адреналина клетки печени начинают расщеплять запасное вещество — гликоген, выбрасывая в кровь самое удобное биохимическое «топливо» — глюкозу.
Впрочем, большинство тканей недолго получает усиленный глюкозный паек: адреналин одновременно снижает синтез инсулина — вещества, разрешающего клеткам брать глюкозу из кровотока. Изобилие глюкозы в крови должно обеспечить бесперебойную работу привилегированных тканей (прежде всего мозга), наделенных правом потреблять этот ресурс без инсулинового разрешения. Остальные должны успеть за это время перейти на «сжигание» жиров. И адреналин усиливает высвобождение жиров из запасов, разборку их на составные части и ускоренное (перекисное) окисление.
Помимо перечисленных гормонов в стресс-реакции участвуют десятки сигнальных и регуляторных веществ, оказывающих самое разное действие на разные ткани. Но общая направленность происходящих изменений вполне определенна: мобилизация и перераспределение ресурсов.
Приостанавливается «до лучших времен» всякая деятельность, не связанная прямо с решением вновь возникшей задачи: процессы пищеварения, синтез белка в большинстве тканей (кроме мозга, мышц и печени), регенерация, реакции воспаления, продукция спермы (а у большинства млекопитающих еще и течка у самок). Мозг получает дополнительное питание и одновременно переходит на «режим усиленного несения службы»: высокий уровень бодрствования и сосредоточенное внимание. Кровь усиленно нагнетается в те органы, которым, вероятно, предстоит нагрузка (прежде всего в уже работающие, «разогретые» мышцы), в то время как кровоснабжение большинства внутренних органов и тканей сокращается. При этом общая интенсивность энергетического обмена возрастает очень сильно — иногда вдвое (что и отражается в повышении температуры).
На этом фоне разворачиваются уже специфические реакции, направленные на решение конкретной проблемы. Если брошенный организму вызов состоит в появлении хищника, ответом, скорее всего, будет бегство. Реакцией на наглую выходку соплеменника может быть атака, на массированное вторжение микробов или вирусов — запуск механизмов врожденного иммунитета, на отравление — рвота и активизация работы печени и т. д. Но это уже следующий этап, облегчить и ускорить который и призвана универсальная реакция мобилизации — стресс.
ПОСЛЕДСТВИЕ
Плата за страх
Когда опасность уже позади, ноги вдруг становятся ватными, руки трясутся, лоб покрывается потом и невозможно избавиться от чувства страха. Это так называемая острая реакция на стресс.
В случае очень сильной или длительной и многократной психической травмы (война, тюрьма, смерть близких и т. п.) может развиться посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Оно иногда длится годами, выражаясь в повышенной тревожности, бессоннице, агрессивности, навязчивых воспоминаниях и ночных кошмарах, приступах паники.
Позднее к этому могут прибавиться расстройства сердечно-сосудистой, пищеварительной и эндокринной систем, сходные с последствиями хронического стресса.
Издержки мобилизации
Дополнительные возможности не даются бесплатно: механизмы стресса имеют свою оборотную сторону. Приостановка «фоновых» функций вроде пищеварения или роста волос — дело еще поправимое. А вот форсированный режим работы чреват более серьезными неприятностями, иногда с необратимыми последствиями.
Фото
DIOMEDIA
Длительный спазм сосудов в стенках желудка и кишечника приводит к точечным кровоизлияниям и нарушению снабжения тканей кислородом. Это, в свою очередь, порождает микроочаги некрозов — отмирания ткани.
Особенно опасная ситуация складывается в слизистой оболочке желудка: недостаточное кровоснабжение приводит к нарушению выделения слизи, и чудовищно агрессивная среда желудка (смесь из соляной кислоты и пищеварительных ферментов) начинает разрушать ткань самой слизистой. Развивается гастрит, а за ним и язва желудка.
Но главной разрушительной силой обладают бактерии хеликобактер пилори (Helicobacter pylori), за открытие которых австралийские ученые Барри Маршал и Робин Уоррен в 2005 году получили Нобелевскую премию. Эти бактерии в отличие от большинства других — постоянных жителей желудка — в кислой среде не гибнут. Наоборот, на освободившихся территориях их популяции начинают быстро расти. Вырабатываемые ими экзотоксины усиливают процесс дегенерации клеток эпителия желудка, тем самым ускоряя развитие язвенной болезни.
Как уже говорилось, в большинстве тканей в ходе стресс-реакции глюкозу в роли главного энергетического топлива заменяют жиры — как имеющиеся в клетке, так и поступающие с кровью. Их расщепление начинается с разборки на составные части — глицерин и жирные кислоты. Но последние, будучи жирорастворимыми электролитами, способны проносить ионы водорода сквозь мембраны митохондрий.
Повышенная концентрация жирных кислот в клетке создает что-то вроде короткого замыкания между внутренней и внешней стороной мембраны: энергия, запасенная в виде разности потенциалов между ними, расходуется не на синтез универсального энергоносителя — АТФ, — а превращается в бесполезное тепло. Клетке начинает не хватать энергии, она усиливает расщепление жиров, при этом усиливается и «утечка» сквозь мембраны митохондрий… Это происходит во всех активно работающих тканях, кроме мозга, но особенно пагубно — опять-таки вплоть до появления мелких очагов некроза — сказывается на сердечной мышце.
Казалось бы, делу должно помочь ускоренное окисление жирных кислот, активизирующееся в клетках в ходе все той же стресс-реакции. Однако на деле «лекарство» оказывается хуже «болезни»: взаимодействие этих веществ с активными формами кислорода (атомарным кислородом и перекисями), которыми клетка торопливо пытается их «сжечь», порождает целый букет «продуктов неполного сгорания». Постоянное присутствие этих высокотоксичных веществ приводит к хроническому отравлению клеток и их ускоренной гибели.
У стресс-реакции есть и много других негативных последствий вплоть до усиления мутационного процесса и повышения вероятности появления злокачественных опухолей. При всем разнообразии этих нарушений их объединяет то, что время, необходимое для их развития, намного больше времени адекватной реакции на брошенный организму вызов: бегство от хищника, отпора агрессору, нейтрализация инфекции или яда и т. д. У организма есть временнóе «окно», для того чтобы воспользоваться возможностями форсированного режима работы и вернуться к основному режиму раньше, чем наступят серьезные повреждения. Так что при нормальном развитии событий стресс — реакция полезная и даже необходимая.
Тем не менее, как все мы знаем, не только в бытовых разговорах, но и в медицинской литературе стресс практически всегда фигурирует как нечто вредное и опасное, чего следует избегать. Отчасти это связано с вольностью языка: говоря «стресс», и обыватели, и медики часто имеют в виду не реакцию адаптации, а те внешние воздействия, которые ее вызывают. И все же дело не только в этом.
ИНСТРУМЕНТ
Проверка на прочность
Тестирование с помощью «интервью стресса» — опроса, при котором намеренно создается атмосфера нервозности, смущающая соискателя, сегодня используют в своей практике многие рекрутинговые компании.
Такая форма собеседования в середине ХХ века была рекомендована для проверки кадрового состава военных ведомств. Позже так проверяли стрессо устойчивость у пожарных и полицейских.
Отношение к методу у специалистов неоднозначно. Психологи уверены, что проводить опрос должны профессионалы, которые знают, когда следует остановиться, а главное, умеют завершить интервью на позитивной ноте, чтобы снять у соискателя искусственно созданный стресс.
Мобилизация и цивилизация
Стресс часто называют болезнью цивилизации. На первый взгляд это утверждение выглядит просто абсурдным. Современный цивилизованный человек куда реже, чем его предки, сталкивается с голодом, переохлаждением, нападением хищников, инфекциями и другими факторами, справляться с которыми организму помогает стресс. Всерьез напрягать мышцы ему приходится разве что в тренажерном зале, да и там тренер следит, чтобы нагрузка не была чрезмерной. Изрядную часть своей жизни наш современник проводит в покое и расслаблении и практически всю — в ощущении безопасности. И мы еще смеем жаловаться на стрессы?!
И все же в расхожем штампе есть доля истины. Как мы уже знаем, адаптационная перестройка становится разрушительной для организма в том случае, если с возникшей угрозой не удается справиться в некоторые ограниченные сроки. Между тем именно в такое положение сплошь и рядом попадает современный человек.
Столкнувшись с угрозой, животное убегает или пытается дать отпор врагу. А что делать человеку, если у него не сложились отношения с начальником, коллегой или соседом? Конечно, каким бы тираном ни был босс, лишить подчиненного жизни он не может, но гипоталамус и железы внутренней секреции, получив от высших отделов мозга сигнал о присутствии врага, объявляют привычный аврал — запускают стресс-реакцию.
Впрочем, многие успешно избегают затяжных конфликтов с коллегами или соседями. Но мало кому удается обойтись без регулярных поездок в общественном транспорте. Между тем у любого нормального млекопитающего есть индивидуальное пространство, нарушение которого незнакомой особью своего вида воспринимается как явная агрессия. Эти механизмы никуда не делись и у человека: в пустом вагоне метро незнакомые друг с другом пассажиры никогда не садятся рядом.
Но общественный транспорт редко оставляет пассажиру выбор: в лучшем случае он должен провести час-полтора, сидя бок о бок с незнакомыми людьми, в худшем — будучи плотно зажат телами. Даже первый вариант (не говоря уж о втором) вызывает сильнейший стресс, тем более разрушительный, что пассажиру, не желающему быть трамвайным хамом, приходится старательно сдерживать себя.
Фото
Oleg Elkov / Alamy via Legion Media
А школа? Маленький человек по нескольку часов неподвижно сидит за партой, в то время как его тело буквально кричит, что ему надо бегать, прыгать, лазить, стоять на голове. При этом он должен выполнять непростые для него упражнения, что само по себе требует напряженного внимания и, следовательно, запускает стресс-механизмы. Вдобавок его еще и постоянно дергают: не сутулься, не высовывай язык, держи ручку правильно!.. Потом педиатры удивляются: откуда у школьников так часто встречаются заболевания органов пищеварения вплоть до язвы желудка?
Социальные факторы стресса можно перечислять долго, и почти все будут отличаться двумя чертами: они действуют длительно и регулярно, и подвергающийся им человек не в состоянии их устранить собственными усилиями. Мало чем может помочь ему и медицина: имеющиеся у нее средства позволяют в лучшем случае снять или ослабить наиболее неприятные последствия хронического стресса.
Диетой и антацидами можно замедлить или даже остановить формирование язвы желудка, с помощью психотерапии и аутотренинга научиться обуздывать вспышки саморазрушительного гнева. В конце концов, в нашем теле есть и механизмы защиты тканей от повреждающего действия стресса, и их тоже можно попытаться активировать. Но, строго говоря, все это паллиативы, смягчающие проявления болезни, а не устраняющие ее причину. Хронические социальные стрессы — часть неизбежной платы цивилизованного человека за сытую и безопасную жизнь.
Иллюстрации Сергея Калинина
Свежие комментарии